Избранные мысли Льва Толстого

Журнал "Самиздат"




© Copyright Павленко Валерий Юрьевич (val_pavl@list.ru)
Размещен: 22/02/2013, изменен: 22/08/2013. 239k. Статистика.
Статья: Проза






Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература, но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворение полового желания, страдание в виде неволи, рабства, пресыщения, отвращения, всякого рода духовных и физических пороков супруга, которые надо нести, - злоба, глупость, лживость, тщеславие, пьянство, лень, скупость, корыстолюбие, разврат - все пороки, которые нести особенно трудно не в себе, в другом, а страдать от них, как от своих, и такие же пороки физические, безобразие, нечистоплотность, вонь, раны, сумасшествие... и пр., которые еще труднее переносить не в себе. Все это, или хоть что-нибудь из этого, всегда будет, и нести приходится всякому тяжелое. То же, что должно выкупать: забота, удовлетворение, помощь, все это принимается как должное; все же недостатки, как не должное, и от них страдают тем больше, чем больше ожидалось счастья от брака. Главная причина этих страданий та, что ожидается то, чего не бывает, а не ожидается того, что всегда бывает. И потому избавление от этих страданий только в том, чтобы не ждать радостей, а ждать дурного, готовясь переносить его. Если ждешь пьянства, вони, отвратительных болезней, то упрямство, неправдивость даже можно не то что простить, а не страдать и радоваться, что нет того, что могло бы быть, нет сумасшествия, рака и т.п. И тогда все доброе ценится.
Не в этом ли главное средство для счастья вообще? Не оттого ли люди так часто несчастны, особенно богатые? Вместо того, чтобы сознавать себя в положении раба, который должен трудиться для себя и для других и трудиться так, как этого хочет Хозяин, люди вообразят себе, что их ждут всякого рода наслаждения и что все их дело в том, чтобы пользоваться ими. Как же при этом не быть несчастным? Все тогда, и труд, и препятствия и болезни, необходимые условия жизни, представляются неожиданными страшными бедствиями. Бедные поэтому менее бывают несчастны: они вперед знают, что им предстоит труд, борьба, препятствия, и потому ценят все, что дает им радость. Богатые же, ожидая только радостей, во всех препятствиях видят бедствие и не замечают и не ценят тех благ, которыми пользуются.
Из дневника 1899

После смерти по важности прежде по времени нет ничего важнее, безвозвратнее брака. И так же, как смерть только тогда хороша, когда она неизбежна, а всякая нарочная смерть - дурно, так же и брак. Только тогда брак не зло, когда он непреодолим.
Из дневника 1896

Каждый муж говорит или думает, что одна на свете была дурная, лживая женщина и она-то моя жена. Происходит это оттого, что жена вся видна мужу и не может уже его обманывать, как обманывают его все другие.
Из дневника 1900

Впечатление первой семейной ссоры было ужасно. Я называл это ссорой, но это была не ссора, а это было обнаружение той пропасти, которая в действительности была между нами. Влюбленность истощилась удовлетворением чувственности, и остались мы друг против друга в нашем действительном отношении друг к другу, то есть два совершенно чуждые друг другу эгоиста, желающие получить себе как можно больше удовольствия один через другого.
Из повести "Крейцерова соната"

Каждый раздор в семье, как ни ничтожен, есть надрез - любви.
Из дневника 1863

Для того чтобы жениться, сделать самое важное дело в жизни, которое делается только один раз, нужно ясность головы и устранение всего того, что может отуманить суждение и развлечь внимание.
Из письма к А. Л. Толстому 1895

Если выбирать женщину, чтоб была здоровая гладкая и глупая, как круговая овца, или больная, да умная, в настоящем, мужицком, значении этого слова, то, разумеется, пусть лучше будет больная.
Из письма к С. Н. Толстому 1898

Наибольшее число страданий, вытекающих из общения мужчин и женщин, происходит от совершенного непонимания одного пола другим. Редкий мужчина понимает, что значат для женщины дети, какое место они занимают в их жизни, и еще более редкая женщина понимает, что значит для мужчины долг чести, долг общественный, долг религиозный.
Из дневника 1895

Влюбленные любят не предмет, а то, что он вызывает в них.
Из дневника 1897

Для того чтобы предпринять что-нибудь в семейной жизни, необходимы или совершенный раздор между супругами, или любовное согласие. Когда же отношения супругов неопределенны и нет ни того, ни другого, никакое дело не может быть предпринято.
Из романа "Анна Каренина"

Я гваздался в гное разврата и вместе с тем разглядывал девушек, по своей чистоте достойных меня. Многих я забраковал именно потому, что они были недостаточно чисты для меня; наконец я нашел такую, которую счел достойной себя... В один вечер, после того, как мы ездили в лодке и ночью, при лунном свете, ворочались домой, и я сидел рядом с ней и любовался ее стройной фигурой, обтянутой джерси, и ее локонами, я вдруг решил, что это она. Мне показалось в этот вечер, что она понимает все, все, что я чувствую и думаю, а что чувствую и думаю я самые возвышенные вещи. В сущности же, было только то, что джерси ей было особенно к лицу, также и локоны, и что после проведенного в близости с нею дня захотелось еще большей близости.
Из повести "Крейцерова соната"

Война? Какое непонятное явление в роде человеческом. Когда рассудок задает себе вопрос: справедливо ли, необходимо ли оно? внутренний голос всегда отвечает: нет.
Из черновых вариантов рассказа "Набег"

Дух русского солдата не основан так, как храбрость южных народов, на скоро воспламеняемом и остывающем энтузиазме: его также трудно разжечь, как и заставить упасть духом.
Из рассказа "Рубка леса"

Какая же может быть наука в военном деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит.
Из романа "Война и мир"

Не только гения и каких-нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших человеческих качеств - любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави Бог, коли он человек, полюбит кого-нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо, и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они - власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что был полезен.
Из романа "Война и мир"

Война подобна шахматной игре, только с тою маленькой разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, а на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна... Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции. (Успех зависит от чувства каждого солдата)... Сражение выигрывает тот, кто твердо решил выиграть.
Из романа "Война и мир"

Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны - убийство, орудия войны - шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия - отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то - это все высшее сословие, почитаемое всеми.
Из романа "Война и мир"

Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам Бога.
Из романа "Война и мир"

В военном деле сила войска есть произведение из массы на что-то такое, на какое-то неизвестное Х... Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Из романа "Война и мир"

Вы считаете, что война необходима? Прекрасно. Кто проповедует войну - в особый, передовой легион и на штурм, в атаку, впереди всех!
Из романа "Анна Каренина"

Война и сотни рассуждений о том, почему она, что она означает, что из нее будет и тому подобное. Все - рассуждающие люди, от царя до последнего фурштата. И всем предстоит кроме рассуждений о том, что будет от войны для всего мира, еще рассуждение о том, как мне, мне, мне отнестись к войне? Но никто этого рассуждения не делает. Даже считает, что не следует, что это не важно. А схвати его за горло и начни душить, и он почувствует, что важнее всего для него его жизнь - эта жизнь, его Я. А если важнее всего эта жизнь его Я, то, кроме того, что он журналист, царь, офицер, солдат, он - человек, пришедший в мир на короткий срок и имеющий уйти по воле Того, Кто его послал. Что же для него важнее того, что ему делать в этом мире, очевидно, важнее всех рассуждений о том, нужно ли и к чему поведет война. А делать по отношению войны ему очевидно что: не воевать, не помогать другим воевать, если уж не удерживать их.
Из дневника 1904

Грех богатства, не только богатства, но и излишка, а тем более большого богатства, кроме своего внутреннего греха пользования трудом, отнимания для себя труда других людей, еще и в том - и ужасный грех - в возбуждении зависти и нелюбви людей.
Из дневника 1906

Подумал о том, что преподается в наших школах, гимназиях: главные предметы: 1) древние языки, грамматика - ни на что не нужны; 2) русская литература, ограничивающаяся ближайшими, то есть Белинский, Добролюбов и мы, грешные. Вся же великая всемирная литература закрыта. 3) история, под которой понимается описание скверных жизней разных негодяев королей, императоров, диктаторов, военачальников, то есть извращение истины, и 4) венец всего - бессмысленные, глупые предания и догматы, которые дерзко называют Законом Божиим.
Из дневника 1905

Какое ужасное свойство самоуверенность, довольство собой. Это какое-то замерзание человека: он обрастает ледяной корой, сквозь которую не может не быть ни роста, ни общения с другими, и ледяная кора эта все утолщается и утолщается.
Из дневника 1900

Ложь перед другими далеко не так важна и видна, как ложь перед собой. Ложь перед другими есть часто невинная игра, удовлетворение тщеславия; ложь же перед собой есть всегда извращение истины, отступление от требований жизни.
Из дневника 1896

Сначала поражаешься, почему людям глупым свойственны такие уверенные интонации. Но так и должно быть. Иначе бы их никто не слушал.
Из дневника 1896

Как у глаза есть веко, так у дурака есть самоуверенность для защиты от возможности поражения своего тщеславия. И оба, чем более берегут себя, тем менее видят - зажмуриваются.
Из дневника 1900

Одна из самых обычных и важных ошибок, которые делают люди в своих суждениях, та, что люди считают хорошим то, что любят.
Из дневника 1901

Самый ужасный обман - это обман посредников между Богом и людьми.
Из дневника 1901

Люди придумывают себе признаки величия: цари, полководцы, поэты. Но это все ложь. Всякий видит насквозь, что ничего нет и царь голый.
Но мудрецы, пророки?.. Да, они нам кажутся полезнее других людей, но все-таки они не только не велики, но ни на волос не больше других людей. Вся их мудрость, святость, пророчество ничто в сравнении с совершенной мудростью, святостью. И они не больше других. Величия для людей нет, есть только исполнение, большее или меньшее исполнение или неисполнение должного. И это хорошо. Так лучше. Ищи не величия, а должного.
Из дневника 1904

Мы гадаем, ищем, желаем счастья, то есть таких условий, при которых нам бы было хорошо, а между тем нам хорошо может быть только от нашего усилия побороть то, что нам нехорошо.
Из дневника 1905

Большинство людей живут так, как будто идут задом к пропасти. Они знают, что сзади пропасть, в которую всякую минуту могут упасть, но не смотрят на нее, а развлекаются тем, что видят.
Из дневника 1905





Приспособления для ласкания внешних пяти чувств, как красивое убранство жилищ, утвари, а главное одежд, особенно женских, есть то, что разжигает похоть. Как музыка, духи, гастрономическая пища, гладкие, приятные на ощупь поверхности. Блеск, свет, красота солнца, деревьев, травы, неба, даже вид человеческого тела без искусственных украшений, пение птиц, запахи цветов, вкус простой пищи, плодов, осязание природных вещей не вызывают похоти. Ее вызывают электрическое освещение, убранство, наряды, музыка, духи, гастрономические блюда, гладкие поверхности.
Из дневника 1901

Вредно думать и еще вреднее говорить многое, кажущееся очень благородным, но что должно быть спрятано навсегда от всех в сердце каждого человека; благородные слова редко сходятся с благородными делами. Я убежден в том, что уже по одному тому, что хорошее намерение высказано, - трудно, даже большей частью невозможно, исполнить это хорошее намерение. Но как удержать от высказывания благородно- самодовольные порывы юности?
Только гораздо позже вспоминаешь их и жалеешь о них, как о цветке, который -не удержался- сорвал нераспустившимся и потом увидел на земле завялым и затоптанным.
Из повести "Юность"

Ведь нет того негодяя, который, поискав, не нашел бы негодяев в каком-нибудь отношении хуже себя и который поэтому не мог бы найти повода гордиться и быть довольным собой.
Из повести "Крейцерова соната"

Бывает тонкая лесть, соединенная с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных и глубину своих мыслей.
Из романа "Война и мир"

Трудно человеку недовольному не упрекать кого-нибудь другого и того самого, кто ближе всего ему в том, в чем он недоволен.
Из романа "Анна Каренина"

Жизнь есть тот день и час, который ты живешь. Волнение погубило этот час, и ты сделал невозвратимую величайшую потерю.
Из фрагмента незавершенного исторического романа "Князь Федор Щетинин"

Быть блудником есть физическое состояние, подобное состоянию морфиниста, пьяницы, курильщика. Как морфинист, пьяница, курильщик уже не нормальный человек, так и человек, познавший нескольких женщин для своего удовольствия, уже не нормальный, а испорченный навсегда человек - блудник. Как пьяницу и морфиниста можно узнать тотчас уже по лицу, по приемам, точно так же и блудника. Блудник может воздерживаться, бороться, но простого, ясного, чистого отношения к женщине, братского, у него уже не будет. По тому, как он взглянет, оглядит молодую женщину, сейчас можно узнать блудника.
Из повести "Крейцерова соната"

Наша возбуждающая излишняя пища при совершенной физической праздности есть не что иное, как систематическое разжигание похоти.
Из повести "Крейцерова соната"

Проповедуй воздержание от деторождения во имя того, чтобы больше было приятности, - это можно; а заикнись только о том, чтобы воздерживаться от деторождения во имя нравственности, - батюшки, какой крик: род человеческий как бы не прекратился оттого, что десяток- другой хочет перестать быть свиньями.
Из повести "Крейцерова соната"

Говорят, что существование публичных домов лучше, чем уличный разврат. В том-то и беда, что, позволив себе принижать идеал по своей слабости, нельзя найти того предела, на котором надо остановиться.
Из послесловия к "Крейцеровой сонате"

Беспорядочная жизнь, которую большая часть светских людей принимает за следствие молодости, есть не что иное, как следствие раннего разврата души.
Из дневника 1847

Счастье, основанное на тщеславии, разрушается им же: слава - злоречием, богатство - обманом; основанное на добродетели - ничем.
Из дневника 1847

Невольно, как только я остаюсь один и обдумываю самого себя, я возвращаюсь к прежней мысли- мысли об усовершенствовании; но главная моя ошибка - причина, по которой я не мог спокойно идти по этой дороге - та, что я усовершенствование смешивал с совершенством. Надо прежде понять хорошенько себя и свои недостатки и стараться исправлять их, а не давать себе задачей - совершенство, которого не только не возможно достигнуть с той низкой точки, на которой я стою, но при понимании которого пропадает надежда на возможность достижения.
Из дневника 1854

Чем выше стараешься показывать себя людям, тем ниже становишься в их мнении.
Из дневника 1854

Гете говорит: истина противна, заблуждение привлекательно, потому что истина представляет нас самим себе ограниченными, а заблуждение всемогущими.
Из дневника 1870

Я недостаточно ценю счастье свободы от соблазнов после работы. Это счастье дешево купить усталостью и болью мускулов.
Из дневника 1884

Честолюбие и вообще тщеславие занимает пустое место, не занятое миросозерцанием. Полнеет содержание миросозерцания, уничтожается тщеславие.
Из дневника 1884

Интонации уверенности всегда в обратном отношении с истиной.
Из дневника 1884

Все глупости людские ясны только до тех пор, пока сам не вступил в них. А как вступил, так кажется, что иначе и быть не может.
Из дневника 1889

Дело жизни, назначение ее - радость. Радуйся на небо, на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь - ищи эту ошибку и исправляй. Нарушается эта радость чаще всего корыстью, честолюбием, и то и другое удовлетворяется трудом.
Из дневника 1889

Те, которые утверждают, что здешний мир юдоль плача, место испытания и т.п., а тот мир блаженства, как будто утверждают, что весь бесконечный мир Божий прекрасен или во всем мире Божьем жизнь прекрасна, кроме как только в одном месте и времени, а именно в том, в котором мы живем. Странная бы была случайность!
Из дневника 1889

Жизнь только тогда, когда живешь для других или хоть готовишь себя к тому, чтобы быть способным жить для других. Но как? Другим я не нужен, не нужна.
В том-то и дело, что когда живешь для себя, то имеешь общение с людьми, которые тебе могут быть полезны - это все люди богатые, сильные, довольные, и потому, когда живешь для себя, оглянешься вдруг, отыскивая кому бы я мог быть полезен, кажется, что никому я не могу быть нужен. Но если понял, что жизнь в служении другим, то будешь искать общения с бедными, больными, недовольными и тогда не поспеешь служить всем, кому будет хотеться служить.
Из дневника 1889

Очернение человека, говорящего истину, делает для многих людей неприятную истину менее обязательною.
Из письма к неизвестной Е. Ш. 1909

Если нечего сказать против мыслей, обличающих нас, надо придумать что-нибудь доказывающее порочность того, кто их произносит. А это всегда легко.
Из письма к неизвестной Е. Ш. 1909

Часто меня поражали уверенные, красивые, внушительные интонации людей, говоривших глупости. Теперь я знаю, что чем внушительнее, импозантнее и звуки и зрелища, тем пустее и ничтожнее.
Из дневника 1895

Воспитание. Стоит заняться воспитанием, чтобы увидать все свои прорехи. А увидав, начинаешь исправлять их. А исправление самого себя и есть наилучшее средство воспитания своих и чужих детей и больших людей.
Из дневника 1895

Вера в авторитеты делает то, что ошибки авторитетов берутся за образцы.
Из дневника 1896

Ошибка марксистов (и не одних их, а всей материалистической школы) в том, что они не видят того, что жизнью человечества движет рост сознания, движение религии, более и более ясное, общее удовлетворяющее всем вопросам понимание жизни, а не экономические причины.
Из дневника 1898

Люди живут в мире, не исполняя своего призвания, вроде того, как бы заводские рабочие заняты были только тем, как поместиться, питаться, гулять.
Из дневника 1898

Эгоизм, вся жизнь эгоистическая, законен только до тех пор, пока не проснулся разум; как скоро он проснулся, то эгоизм законен только в той мере, в которой он нужен, чтобы поддержать себя, как орудие, нужное для служения людям. Назначение разума служить людям. В том весь ужас, что его употребляют на служение себе.
Человек отдается иллюзии эгоизма, живет для себя и страдает. Стоит ему начать жить для других, и страдание облегчается, и получается лучшее благо мира: любовь людей.
Как отучают себя от курения, от дурных привычек, так можно и должно отучать себя от эгоизма. Захочешь увеличить свое удовольствие, захочешь выставить себя, вызвать любовь других, остановись. Если нечего делать для других или не хочется ничего делать, не делай ничего, но только не делай для себя.
Из дневника 1898

Дороже всего на свете добрые отношения между людьми, а устанавливаются эти добрые отношения не вследствие разговоров - напротив, от разговоров портятся. Говорить как можно меньше, и в особенности с теми людьми, с которыми хочешь быть в хороших отношениях.
Из дневника 1899

Нельзя быть достаточно осторожным в поощрении в себе тщеславия-любви к похвале. Если бы враг хотел погубить человека, то вернее чем споить - захвалить его. Развивается болезненная чувствительность - при похвале, ведущая к праздному расслаблению, при порицании - к озлоблению и унынию. Главное, увеличивает болезненность и уязвимость.
Из дневника 1900

Признак развратности нашего мира - это то, что люди не стыдятся богатства, а гордятся им.
Из дневника 1900

Нужно готовить не к будущей жизни себя, а, живя хорошо этой жизнью, готовить будущую жизнь.
Из дневника 1900

Чем глупее, безнравственнее то, что делают люди, тем торжественнее.
Из дневника 1904

Насмешка есть верный признак непонимания человеком того предмета, над которым он смеется.
Из дневника 1907

Самоуверенные и потому ничтожные люди всегда импонируют скромным, и потому достойным, умным, нравственным людям именно потому, что скромный человек, судя по себе, никак не может себе представить, чтобы плохой человек так уважал себя и с такой самоуверенностью говорил о том, чего не знает.
Из дневника 1907

Вот уже именно заколдованный круг; как только не в духе, так не любишь детей, а чем больше позволяешь себе не любить, тем больше и больше становишься не в духе.
Из дневника 1909

Источник всех бедствий, от которых страдают люди, в том, что они хотят предвидеть будущее: сначала для себя каждый и для него работать, потом для семьи, потом для народа. Человек может только делать то, что должно, предоставляя жизни складываться так, как того хочет высшая воля или судьба. Человек ходит, Бог водит.
Из дневника 1900

Что такое красота? Красота- то, что мы любим. Не по хорошу мил, а по милу хорош. Вот в том и вопрос, почему мил? Почему мы любим? А говорить, что мы любим потому, что красиво, это все равно, что говорить, что мы дышим потому, что воздух приятен. Мы находим воздух приятным потому, что нам нужно дышать. И так же находим красоту потому, что нам нужно любить. И кто не умеет видеть красоту духовную, видит хоть телесную и любит.
Из дневника 1896




Эстетическое наслаждение есть наслаждение низшего порядка. И потому высшее эстетическое наслаждение оставляет неудовлетворенность. Даже, чем выше эстетическое наслаждение, тем большую оно оставляет неудовлетворенность. Все хочется чего-то еще и еще. И без конца. Полное удовлетворение дает только нравственное благо. Тут полное удовлетворение - дальше ничего не хочется и не нужно.
Из дневника 1896

Красота, радость, только как радость, независимо от добра, отвратительная. Добро без красоты мучительно. Только соединение двух и не соединение, а красота как венец добра.
Из дневника 1892

Мы совершенно ложно приписываем ум и доброту таланту, так же, как и красоте. В этом большой самообман.
Из дневника 1897

Успех в добре тем еще хорош, что нельзя гордиться, тщеславиться, даже утешаться им. Успех этот только тогда успех, когда он незаметен самому себе.
Из дневника 1900

Один человек совершает самое ужасное преступление и мучается и сознает, что это дурно, что он мог не делать этого. Другой же совершает как бы ничтожный безнравственный поступок и оправдывает себя и живет весело, спокойно. Преступление первого производит только материальное зло, часто обращающееся в духовное добро для себя и для других. Проступок же второго производит неисчислимые бедствия и для себя - тем, что открывает свободно дорогу другим худшим поступкам, и для других - примером спокойствия и довольства в зле.
Из дневника 1902

Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие - награду, оно тоже не добро. Стало быть, добро вне цепи причин и следствий.
Из романа "Анна Каренина"

Красота, если мы не довольствуемся словами, а говорим о том, что понимаем, - красота есть не что иное, как то, что нам нравится. Понятие красоты не только не совпадает с добром, но скорее противоположно ему, так как добро большею частью совпадает с победой над пристрастиями, красота же есть основание всех наших пристрастий.
Из статьи "Об искусстве"

Справедливость есть крайняя мера добродетели, к которой обязан всякий. Выше ее - ступени к совершенству, ниже - порок.
Из дневника 1852

Добродетель есть только отрицание порока.
Из дневника 1855

Проповедь добра обыкновенно мало действует на людей и молодые люди считают достоинством все то, что противоречит этой проповеди... Причина этого явления совсем не та, чтобы такая проповедь была не нужна, но только та, что проповедующие не исполняют того, что проповедуют, то есть - лицемерие.
Из письма к Б. Шоу 1910

Эстетическое и этическое - это два плеча одного рычага: насколько удлиняется и облегчается одна сторона, настолько укорачивается и тяжелеет другая сторона. Как только человек теряет нравственный смысл, так он делается особенно чувствителен к эстетическому.
Из дневника 1897

Стоит только рассказать, как-нибудь раскрыть людям то доброе, которое чувствуешь, делаешь или хочешь делать, и тотчас же та внутренняя сила и радость, которую давало это сознание добра, - исчезает. Точно как выпущенный пар из паровика. Если делаешь для Бога, то делай только для Бога. Держи тайну с Богом, и Он поможет тебе. Как разболтал людям, Он отворачивается от тебя. "Ты, мол, сказал людям, от них и жди помощи".
Из дневника 1906

Добро есть то, что никем не может быть определено, но что определяет все остальное.
Из трактата "Об искусстве"

Тип женщины - бывают такие и мужчины, но больше женщины, - которые не могут видеть себя, у которых как будто шея не поворачивается, чтоб оглядеть себя. Они не то что не хотят каяться, они не могут себя видеть. Они живут так, а не иначе потому, что так им кажется хорошо. И потому, если они что сделали, то потому, что это было хорошо. Такие люди страшны. А такие люди бывают умные, глупые, добрые, злые. Когда они глупые и злые, это ужасно.
Из дневника 1897

Удивительное дело, какая полная бывает иллюзия того, что красота есть добро. Красивая женщина говорит глупости, ты слушаешь и не видишь глупости, а видишь умное. Она говорит, делает гадости, и ты видишь что-то милое. Когда же она не говорит ни глупостей, ни гадостей, а красива, то сейчас уверяешься, что она чудо как умна и нравственна.
Из повести "Крейцерова соната"

Ведь мы, мужчины, только не знаем, и не знаем потому, что не хотим знать, женщины же знают очень хорошо, что самая возвышенная, поэтическая, как мы ее называем, любовь зависит не от нравственных достоинств, а от физической близости и притом прически, цвета, покроя платья. Скажите опытной кокетке, задавшей себе задачу пленить человека, чем она скорее хочет рисковать: тем, чтобы быть в присутствии того, кого она прельщает, изобличенной во лжи, жестокости, даже распутстве, или тем, чтобы показаться при нем в дурно сшитом и некрасивом платье, всякая всегда предпочтет первое. Она знает, что наш брат все врет о высоких чувствах - ему нужно только тело, и потому он простит все гадости, а уродливого, безвкусного, дурного тона костюма не простит. Кокетка знает это сознательно, но всякая невинная девушка знает это бессознательно, как знают это животные.
От этого эти джерси мерзкие, эти нашлепки на зады, эти голые плечи, руки, почти груди. Женщины, особенно хорошо прошедшие мужскую школу, очень хорошо знают, что разговоры о высших предметах - разговорами, а что нужно мужчине тело и все то, что выставляет его в самом заманчивом свете; и это самое и делается.
Из повести "Крейцерова соната"

Женщина счастлива и достигает всего, что она может желать, когда она обворожит мужчину. И потому главная задача женщины - уметь обвораживать его.
Из повести "Крейцерова соната"

Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем - вот женщины, когда они показываются так, как они есть.
Из романа "Война и мир"

Всякий мужчина испытывает то, что вы называете любовью, к каждой красивой женщине.
Из повести "Крейцерова соната"

Образование женщины будет всегда соответствовать взгляду на нее мужчины.
Из повести "Крейцерова соната"

Хорошая жена смотрит на все глазами мужа, исключая на женщин.
Из письма к А.А. Толстой 1865

Смотри на общество женщин как на необходимую неприятность жизни общественной и, сколько можно, удаляйся от них. В самом деле, от кого получаем мы сластолюбие, изнеженность, легкомыслие во всем и множество других пороков, как не от женщин? Кто виноват тому, что мы лишаемся врожденных в нас чувств: смелости, твердости, рассудительности, справедливости и др., как не женщины? Женщина восприимчивее мужчины, поэтому в века добродетели женщина была лучше нас, в теперешний же развратный, порочный век они хуже нас.
Из дневника 1847

Особенность женского характера та, что руководит жизнью только чувство, а разум только служит чувству. Даже не может понять того, чтобы чувство могло быть подчинено разуму.
Из дневника 1897

Одно из нужнейших дел человечества состоит в воспитании целомудренной женщины.
Из дневника 1898

Истинно целомудренная девушка, которая всю данную ей силу материнского самоотвержения отдает служению Богу, людям, есть самое прекрасное и счастливое существо.
Из дневника 1903

Если бы мужчины знали всех женщин, как мужья знают своих жен, они никогда бы не спорили с ними и не дорожили бы их мнением.
Из дневника 1908

Для няни, для деда, для отца даже, ребенок есть живое существо, требующее за собой только материального ухода; но для матери он уже давно стал нравственным существом, с которым уже была целая история духовных отношений.
Из романа "Анна Каренина"







Для многих матерей меньше удовольствия от прелести ребенка, чем страданий от страха за него, и потому не надо того ребенка, которого они будут любить. Они жертвуют не собой для любимого существа, а имеющим быть любимым существом для себя.
Из повести "Крейцерова соната"

Скажите какой-нибудь матушке или самой девушке правду, что она только тем и занята, чтобы ловить жениха. Боже, какая обида! А ведь они все только это и делают, и больше им делать нечего... И опять, если бы это открыто делалось, а то все обман. "Ах, происхождение видов, как это интересно! Ах, Лиза очень интересуется живописью! А вы будете на выставке? Как поучительно! А на тройках, а спектакль, а симфония? Ах, как замечательно! Моя Лиза без ума от музыки. А вы почему не разделяете эти убеждения? А на лодках!.." А мысль одна: "Возьми, возьми меня, мою Лизу! Нет, меня! Ну, хоть попробуй!.."
Из повести "Крейцерова соната"

В новой, господской музыке вошло в употребление украшение, состоящее в том, чтобы, перебив ритмическое выражение мелодии, делать антимелодические и антиритмические отступления, самые чуждые мелодии, и потом, чтобы возвысить прелесть мелодии, из этих отступлений возвратиться к мелодии. Со временем же стали в этих отступлениях полагать смысл музыки.
Из дневника 1909

Чтобы быть художником слова, надо, чтоб было свойственно высоко подниматься душою и низко падать. Тогда все промежуточные ступени известны, и он может жить в воображении, жить жизнью людей, стоящих на разных ступенях.
Из дневника 1909

Не люблю, даже считаю дурным поэтически, художественное, драматическое третирование религиозно- философски- этических вопросов, как "Фауст" Гете и др. Об этих вопросах надо или ничего не говорить, или с величайшей осторожностью и вниманием, без риторики фраз и помилуй Бог - рифм.
Из дневника 1909

Музыка, как и всякое искусство, но особенно музыка, вызывает желание того, чтобы все, как можно больше людей, участвовали в испытываемом наслаждении. Ничто сильнее этого не показывает истинного значения искусства: переноситься в других, хочется чувствовать через них.
Из дневника 1910

В художественном произведении главное - душа автора. От этого из средних произведений женские лучше, интереснее. Женщина нет-нет да и прорвется, выскажет самое тайное души - оно-то и нужно. Видишь, что она истинно любит, хотя притворяется, что любит другое. Когда автор пишет, мы - читать, прикладываем ухо к его груди и слушаем и говорим: дышите. Если есть хрипы, они окажутся. И женщины не умеют скрывать. А мужчины выучатся литературным приемам, и его уже не увидишь из-за его манеры, только и знаешь, что он глуп. А что у него за душой - не увидишь.
Из дневника 1896

Утонченность и сила искусства почти всегда диаметрально противоположны.
Из дневника 1896

Говорят, музыка усиливает впечатление слов в арии, песне. Неправда. Музыка перегоняет Бог знает насколько впечатление слов. Ария Баха. Какие слова могут с ней тягаться во время ее воспроизведения? Другое дело слова сами по себе. На какую музыку ни положи Нагорную проповедь, музыка останется далеко позади, когда вникнул в слова. Музыка жалка подле слов. Совсем два разных чувства - и несовместимые. В песне они сходятся только потому, что слова дают тон.
Из дневника 1896

Поэты, стихотворцы выламывают себе язык так, чтобы быть в состоянии сказать всякую мысль всевозможными различными словами и чтобы из всяких слов уметь составлять подобие мысли. Таким упражнением могут заниматься только люди несерьезные. Так оно и есть.
Из дневника 1897

Искусство есть (я написал пища) - но лучше сказать сон, необходимый для поддержания духовной жизни. Сон полезен, необходим после труда, но сон искусственный вреден - не освежает, не ободряет, но ослабляет.
Из дневника 1897

Искусство наше есть то же, что соус к пище. Если есть один соус - вкусно, но не будешь сыт и испортишь желудок.
Из дневника 1899




Одно из самых вредных дел, в особенности для той самой цели, которой хотят достигнуть, есть обучение искусству, то есть тем образцам, которые считаются лучшими, тому вкусу, который царствует.
Из дневника 1901

В музыке есть элемент шума, контраста, быстроты, прямо действующий на нервы, а не на чувство. Чем больше этого элемента, тем хуже музыка. То же и в других искусствах: в поэзии - декламация, в живописи - яркость красок.
Из дневника 1902

Если на вопрос: можете ли вы играть на скрипке? вы отвечаете: не знаю, я еще не пробовал, то мы сейчас же понимаем, что это шутка. Но когда на такой же вопрос: можете ли вы писать сочинения? - мы отвечаем: "Может быть, могу, я не пробовал", - мы не только не принимаем это за шутку, но постоянно видим людей, поступающих на основании этого соображения. Доказывает это только то, что всякий может судить о безобразии бессмысленных звуков неучившегося скрипача (найдутся такие дикие люди, которые найдут и эту музыку прекрасной), но что нужно тонкое чутье и умственное развитие для того, чтобы различать между набором слов и фраз и истинным произведением искусства.
Из дневника 1902

Поэт не может делать дело ученого, потому что не может видеть только одно и перестать видеть общее. Ученый не может делать дело поэта, потому что всегда видит только одно, а не может видеть всего.
Из дневника 1903

Можно писать из головы и из сердца. Когда пишешь из головы, слова послушно и складно ложатся на бумагу. Когда же пишешь из сердца, мыслей в голове набирается так много, в воображении столько образов, в сердце столько воспоминаний, что выражения - неполны, недостаточны, неплавны и грубы.
Из дневника 1852

Французы довели условность в искусстве как никто и поэтому они особенную заслугу видят в возвращении к реализму. В том, что они уже не лгут, они видят поэзию.
Из романа "Анна Каренина"

Искусство есть высочайшее проявление могущества в человеке. Оно дается редким избранным и поднимает избранника на такую высоту, на которой голова кружится и трудно удержаться здравым.
Из рассказа "Альберт"

Страшная вещь музыка. Что это такое? Я не понимаю. Что такое музыка? Что она делает? И зачем она делает то, что она делает? Говорят, музыка действует возвышающим душу образом, - вздор, неправда! Она действует, страшно действует, я говорю про себя, но вовсе не возвышающим душу образом. Она действует ни возвышающим, ни принижающим душу образом, а раздражающим душу образом. Как вам сказать? Музыка заставляет меня забывать себя, мое истинное положение, она переносит меня в какое-то другое, не свое положение: мне под влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я понимаю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу. Я объясняю это тем, что музыка действует, как зевота, как смех: мне спать не хочется, но я зеваю, глядя на зевающего, смеяться не о чем, но я смеюсь, слыша смеющегося.
Она, музыка, сразу, непосредственно переносит меня в то душевное состояние, в котором находился тот, кто писал музыку. Я сливаюсь с ним душою и вместе с ним переношусь из одного состояния в другое, но зачем я это делаю, я не знаю. Ведь тот, кто писал хоть бы "Крейцерову сонату", - Бетховен, ведь он знал, почему он находился в таком состоянии, - это состояние привело его к известным поступкам, и потому для него это состояние имело смысл, для меня же никакого. И потому музыка только раздражает, не кончает. Ну, марш воинственный сыграют, солдаты пройдут под марш, и музыка дошла. Сыграли плясовую, я поплясал, музыка дошла; ну, пропели мессу, я причастился, тоже музыка дошла, а то только раздражение, а того, что надо делать в этом раздражении, - нет.
И оттого музыка так страшно, так ужасно иногда действует. В Китае музыка государственное дело. И это так и должно быть. Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих и потом бы делал с ними что хочет. И главное, чтобы этим гипнотизером был первый попавшийся безнравственный человек.
А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту "Крейцерову сонату", первое престо. Разве можно играть в гостиной среди декольтированных дам это престо? Сыграть и потом похлопать, а потом есть мороженое и говорить о последней сплетне. Эти вещи можно играть только при известных, важных, значительных обстоятельствах, и тогда, когда требуется совершить известные соответствующие этой музыке важные поступки. Сыграть и сделать то, на что настроила эта музыка. А то несоответственное ни месту, ни времени вызывание энергии, чувства, ничем не проявляющегося, не может не действовать губительно. На меня по крайней мере вещь эта подействовала ужасно; мне как будто открылись совсем новые, казалось мне, чувства, новые возможности, о которых я не знал до сих пор. Да вот как, совсем не так, как я прежде думал и жил, а вот как, как будто говорилось мне в душе. Что такое было то новое, что я узнал, я не мог дать себе отчета, но сознание этого нового состояния было очень радостно.
Из повести "Крейцерова соната"




Произведение искусства хорошо или дурно от того, что говорит, как говорит и насколько от души говорит художник. Для того чтобы произведение искусства было совершенно нужно, чтобы то, что говорит художник было совершенно ново и важно для всех людей, чтобы выражено оно было вполне красиво, и чтобы художник говорил из внутренней потребности и потому говорил вполне правдиво.
Для того чтобы то, что говорит художник, было вполне ново и важно, нужно, чтобы художник был нравственно просвещенный человек, а потому не жил бы исключительно эгоистической жизнью, а был участником общей жизни человечества.
Для того чтобы то, что говорит художник, было выражено вполне хорошо, нужно, чтобы художник овладел своим мастерством так, чтобы, работая, мало думал о правилах этого мастерства, как мало думает человек о правилах механики, когда ходит.
А чтобы достигнуть этого, художник никогда не должен оглядываться на свою работу, любоваться ею, не должен ставить мастерство своей целью, как не должен человек идущий думать о своей походке и любоваться ею.
Для того же чтобы художник выражал внутреннюю потребность души и потому говорил бы от всей души то, что он говорит, он должен, во-первых, не заниматься многими пустяками, мешающими любить по-настоящему то, что свойственно любить, а во-вторых, любить самому, своим сердцем, а не чужим, не притворяться, что любишь то, что другие признают или считают достойным любви.
Из трактата "Об искусстве"

Точно так же, как люди, считающие, что цель и назначение пищи есть наслаждение, не могут узнать настоящего смысла еды, так и люди, считающие целью искусства наслаждение, не могут узнать его смысла и назначения.
Из трактата "Об искусстве"

Деятельность искусства основана на том, что человек, воспринимая слухом или зрением выражения чувства другого человека, способен испытывать то же самое чувство, которое испытал человек, выражающий свое чувство.
Искусство начинается тогда, когда человек с целью передать другим людям испытанное им чувство снова вызывает его в себе и известными внешними знаками выражает его.
Из трактата "Об искусстве"

Как только зрители, слушатели заражаются тем же чувством, которое испытывал сочинитель, это и есть искусство.
Вызвать в себе раз испытанное чувство и, вызвав его в себе, посредством движений, линий, красок, звуков, образов, выраженных словами, передать это чувство так, чтобы другие испытали то же чувство, - в этом состоит деятельность искусства. Искусство есть деятельность человеческая, состоящая в том, что один человек сознательно известными внешними знаками передает другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их.
Из трактата "Об искусстве"

Вся жизнь человеческая наполнена произведениями искусства всякого рода, от колыбельной песни, шутки, передразнивания, украшения жилищ, одежд, утвари до церковных служб, торжественных шествий.
Из трактата "Об искусстве"

С тех пор, как высшие сословия христианских народов потеряли веру в церковное христианство, искусство высших классов отделилось от искусства всего народа, и стало два искусства: искусство народное и искусство господское.
Из трактата "Об искусстве"

Безверие высших классов европейского мира сделало то, что на место той деятельности искусства, которая имела цель передавать те высшие чувства, вытекающие из религиозного сознания, до которых дожило человечество, стала деятельность, имеющая целью доставлять наибольшее наслаждение известному обществу людей. И из всей огромной области искусства выделилось и стало называться искусством то, что доставляет наслаждение людям известного круга.
Не говоря о тех последствиях нравственных, которые имело для европейского общества такое выделение из всей области искусства, и признание важным искусством того, что не заслуживало этой оценки, это извращение искусства ослабило и довело почти до уничтожения и самое искусство. Первым последствием этого было то, что искусство лишилось свойственного ему бесконечно разнообразного и глубокого религиозного содержания. Вторым последствием было то, что оно, имея в виду только малый круг людей, потеряло красоту формы, стало вычурно и неясно; и третьим, главным то, что оно перестало быть искренно, а стало выдуманно и рассудочно.
Из трактата "Что такое искусство?"

Вследствие безверия и исключительности жизни богатых классов искусство этих классов обеднело содержанием и свелось все к передаче чувств тщеславия, тоски жизни и, главное, половой похоти.
Из трактата "Что такое искусство?"

Вы слушаете странные громкие звуки и удивляетесь гимнастическим упражнениям пальцев и ясно видите, что композитор желает внушить вам, что произведенные им звуки - поэтические стремления души. Вы видите его намерение, но чувства вам не сообщается никакого кроме скуки. Исполнение продолжается долго, или по крайней мере так вам кажется, очень долго, потому что вы, ничего ясно не воспринимая, воспринимаете слова А. Карра: "Чем быстрее это идет, тем дольше это длится". И вам приходит в голову, не мистификация ли это, не испытывает ли вас исполнитель, кидая куда попало руками и пальцами по клавишам, надеясь, что вы попадетесь и будете хвалить, а он засмеется и признается, что только хотел испытать вас.
Но когда, наконец, кончается и, потный и взволнованный, очевидно ожидающий похвал, музыкант встает от фортепиано, вы видите, что все это было серьезно.
Из трактата "Что такое искусство?"

Сказать, что произведение искусства хорошо, но непонятно, все равно что сказать про какую-нибудь пищу, что она очень хороша, но люди на могут есть ее... Извращенное искусство может быть непонятно людям, но хорошее искусство всегда понятно всем.
Из трактата "Что такое искусство?"

Нельзя говорить, что большинство людей не имеет вкуса для оценки высших произведений искусства. Большинство всегда понимало и понимает то, что и мы считаем самым высоким искусством: художественно простые повествования Библии, притчи Евангелия, народную легенду, сказку, народную песню все понимают. Почему же большинство вдруг лишилось способности понимать высокое в нашем искусстве?
Про речь можно сказать, что она прекрасна, но непонятна тем, которые не знают языка, на котором она произнесена. Речь, произнесенная по-китайски, может быть прекрасна и оставаться для меня непонятною, если я не знаю по-китайски, но произведение искусства тем и отличается от всякой другой духовной деятельности, что его язык понятен всем, что оно заражает всех без различия. Слезы, смех китайца заразят меня точно так же, как смех, слезы русского, точно так же и живопись, и музыка, и поэтическое произведение, если оно переведено на понятный мне язык. Песня киргиза и японца хотя слабее, чем самого киргиза и японца, но трогает меня. Так же трогает меня японская живопись и индийская архитектура, и арабская сказка. Если меня мало трогает песня японца и роман китайца, то не потому, что я не понимаю этих произведений, а потому, что я знаю и приучен к предметам искусства более высоким, а никак не потому, что это искусство выше меня. Великие предметы искусства только потому и велики, что они доступны и понятны всем. История Иосифа, переведенная на китайский язык, трогает китайцев. История Сакия-Муни трогает нас. Такие же есть здания, картины, статуи, музыка. И потому если искусство не трогает, то нельзя говорить, что это происходит от непонимания зрителем и слушателем, а можно и должно заключить из этого только то, что это или дурное искусство, или вовсе не искусство.
Искусство тем-то и отличается от рассудочной деятельности, требующей подготовления и известной последовательности знаний (так что нельзя учить тригонометрии человека, не знающего геометрии), что искусство действует на людей независимо от их степени развития и образования, что прелесть картины, звуков, образов заражает всякого человека, на какой бы он ни находился степени развития.
Дело искусства состоит именно в том, чтобы делать понятным и доступным то, что могло быть непонятно и недоступно в виде рассуждений. Обыкновенно, получая истинно художественное впечатление, получающему кажется, что он это знал и прежде, но только не умел высказать.
Из трактата "Что такое искусство?"

Мыслитель и художник никогда не будут спокойно сидеть на олимпийских высотах, как мы привыкли воображать; мыслитель и художник должен страдать вместе с людьми для того, чтобы найти спасение или утешение. Кроме того, он страдает еще потому, что он всегда, вечно в тревоге и волнении: он мог решить и сказать то, что дало бы благо людям, избавило бы их от страдания, дало бы утешение, а он не так сказал, не так изобразил, как надо; он вовсе не решил и не сказал, а завтра, может, будет поздно - он умрет. И потому страдание и самоотвержение всегда будет уделом мыслителя и художника.
Не тот будет мыслителем и художником, кто воспитается в заведении, где будто бы делают ученого и художника (собственно же делают губителя науки и искусства), и получит диплом и обеспечение, а тот, кто и рад бы не мыслить и не выражать того, что заложено ему в душу, но не может не делать того, к чему влекут его две непреодолимые силы: внутренняя потребность и требование людей.
Гладких, жуирующих и самодовольных мыслителей и художников не бывает. Духовная деятельность и выражение ее, действительно нужные для других, есть самое тяжелое призвание человека - крест, как выражено в Евангелии. И единственный несомненный признак присутствия призвания есть самоотвержение, есть жертва собой для проявления вложенной в человека на пользу другим людям силы. Без мук не рождается и духовный плод.
Учить тому, сколько козявок на свете, и рассматривать пятна на солнце, писать романы и оперу - можно не страдая; но учить людей их благу, которое все только в отвержении от себя и служении другим, и выражать сильно это учение нельзя без отречения.
До тех пор была церковь, пока учители терпели и страдали, а как только же стали жирны, кончилась их учительская деятельность. "Были попы золотые и чаши деревянные; стали чаши золотые- попы деревянные", - говорит староверческая пословица. Недаром умер Христос на кресте, недаром жертва страдания побеждает все.
Наши же наука и искусство обеспечены, дипломированы, и только и заботы у всех, как бы еще лучше обеспечить, то есть сделать для них невозможным служение людям.
Истинной науки и истинного искусства есть два признака: первый - внутренний тот, что служитель науки и искусства не для выгоды, а с самоотвержением будет исполнять свое призвание, и второй - внешний, тот, что произведение его будет понятно всем людям, благо которых он имеет в виду.
Из трактата "Так что же нам делать?"

Производству в нашем обществе предметов поддельного искусства содействуют три условия. Условия эти: 1) значительное вознаграждение художников за их произведения и потому установившаяся профессиональность художника, 2) художественная критика и 3) художественные школы.
Как только искусство стало профессией, то значительно ослабилось и отчасти уничтожилось главное и драгоценное свойство искусства - его искренность.
Если произведение не заражает людей, то никакие толкования не сделают того, чтобы оно стало заразительно. Толковать произведения художника нельзя. Если бы можно было словами растолковать то, что хотел сказать художник, он и сказал бы словами.
Толкование словами произведения искусства доказывает только то, что тот, кто толкует, не способен заражаться искусством. Так оно и есть, и как это ни кажется странным, критиками всегда были люди, менее других способные заражаться искусством. Большей частью это люди, бойко пишущие, образованные, умные, но с совершенно извращенною или атрофированною способностью заражаться искусством. И потому эти люди всегда своими писаниями значительно содействовали и содействуют извращению вкуса той публики, которая читает их и верит им.
Главный вред критиков состоит в том, что, будучи людьми, лишенными способности заражаться искусством (а таковы все критики: если бы они не были лишены этой способности, они не могли бы браться за невозможное толкование художественных произведений), критики обращают преимущественное внимание и восхваляют рассудочные, выдуманные произведения, и их-то выставляют за образцы, достойные подражания...
В школах обучают искусству. Но искусство есть передача другим людям особенного, испытанного художником чувства: как же обучать этому в школах?
Никакая школа не может вызвать в человеке чувство и еще менее может научить человека тому, в чем состоит сущность искусства: проявлять чувство своим особенным, ему одному свойственным способом.
Одно, чему может научить школа, это тому, чтобы передавать чувства, испытанные другими художниками так, как их передавали другие художники. Этому самому и учат в школах искусства, и обучение это не только не содействует распространению истинного искусства, но, напротив, распространяя подделки под искусство, более всего другого лишает людей способности понимать истинное искусство.
Малейшее отступление в высоте звука в ту или другую сторону, малейшее увеличение или уменьшение времени и малейшее усиление или ослабление звука против того, что требуется, уничтожает совершенство исполнения и вследствие того заразительность произведения. Так что то заражение искусством музыки, которое, кажется, так просто и легко вызывается, мы получаем только тогда, когда исполняющий находит те бесконечно малые моменты, которые требуются для совершенства музыки. То же самое и во всех искусствах: чуть-чуть светлее, чуть-чуть темнее, чуть-чуть выше, ниже, правее, левее - в живописи; чуть- чуть ослаблена или усилена интонация - в драматическом искусстве, или сделана чуть-чуть раньше, чуть-чуть позже; чуть-чуть недосказано, пересказано, преувеличено в поэзии, и нет заражения. Заражение только тогда достигается и в той мере, в какой художник находит те бесконечно малые моменты, из которых складывается произведение искусства. И научить внешним образом нахождению этих бесконечно малых моментов нет никакой возможности: они находятся только тогда, когда человек отдается чувству...
Нет людей более тупых к искусству, как те, которые прошли профессиональные школы искусства и сделали в них наибольшие успехи. Профессиональные школы эти производят лицемерие искусства, совершенно такое же, как то лицемерие религиозное, которое производят школы, обучающие пасторов и вообще всякого рода религиозных учителей. Как невозможно в школе выучить человека так, чтобы он стал религиозным учителем людей, так невозможно выучить человека тому, чтоб он стал художником. Так что художественные школы вдвойне губительны для искусства: во-первых, тем, что убивают способность воспроизводить настоящее искусство в людях, имевших несчастие попасть в эти школы и пройти в них семи- восьми- десятилетний курс; во- вторых тем, что распложают в огромном количестве то поддельное искусство, извращающее вкус масс, которым переполнен наш мир. Для того же чтобы люди, рожденные художниками, могли узнать выработанные прежними художниками приемы различных родов искусств, должны существовать при всех начальных школах такие классы рисования и музыки- пения, пройдя которые всякий даровитый ученик мог бы, пользуясь существующими и доступными всем образцами, самостоятельно совершенствоваться в своем искусстве.
Из трактата "Что такое искусство?"

Странно, что дурные книги мне больше указывают на мои недостатки, чем хорошие. Хорошие заставляют меня терять надежду.
Из дневника 1852

Есть какое-то особенное удовольствие читать глупые книги; но удовольствие апатическое.
Из дневника 1852

В совершенстве отделанная повесть не сделает доводы убедительнее. Надо быть юродивым и в писании.
Из дневника 1889

Выразить словом то, что понимаешь так, чтобы другой понял тебя, как ты сам - дело самое трудное; и всегда чувствуешь, что далеко, далеко не достиг того, что должно и можно. И тут взять и задать себе еще задачу ставить слова в известном порядке размера и окончаний. Разве это не сумасшествие. Но они (поэты) готовы уверять, что слова сами собой складываются в "волнует кровь... и любовь". А другим?
Из дневника 1890

Светские критики - нравственные кастраты, у которых вынут нравственный нерв, сознание творимости жизни своей силой.
Из дневника 1890

Причина той лжи, в которую впало искусство нашего общества, заключалась в том, что люди высших классов, потеряв веру в истины церковного, так называемого христианского учения, не решались принять истинное христианское учение в настоящем и главном его значении - сыновности Богу и братства людей - и остались жить без всякой веры, стараясь заменить отсутствие веры: одни - лицемерием, притворяясь, что они все еще верят в бессмыслицы церковной веры, другие - смелым провозглашением своего неверия, третьи - утонченным скептицизмом, четвертые - возвращением к греческому поклонению красоте, признанием законности эгоизма и возведением его в религиозное учение.
Из трактата "Что такое искусство?"

Как ни страшно это сказать, с искусством нашего круга и времени случилось то, что случается с женщиной, которая свои женские привлекательные свойства, предназначенные для материнства, продает для удовольствия тех, которые льстятся на такие удовольствия.
Искусство нашего времени и нашего круга стало блудницей. И это сравнение верно до малейших подробностей. Оно так же не ограничено временем, так же всегда разукрашено, так же всегда продажно, так же заманчиво и губительно.
Настоящее произведение искусства может проявляться в душе художника только изредка, как плод предшествующей жизни, точно так же как зачатие ребенка матерью. Поддельное же искусство производится мастерами, ремесленниками безостановочно, только бы были потребители.
Настоящее искусство не нуждается в украшениях, как жена любящего мужа. Поддельное искусство, как проститутка, должно быть всегда изукрашено.
Причиной появления настоящего искусства есть внутренняя потребность выразить накопившееся чувство, как для матери причина полового зачатия есть любовь. Причина поддельного искусства есть корысть, точно так же как и проституция.
Последствие истинного искусства есть внесенное новое чувство в обиход жизни, как последствие любви жены есть рождение нового человека в жизнь. Последствие поддельного искусства есть развращение человека, ненасытность удовольствий, ослабление духовных сил человека.
Из трактата "Что такое искусство?"

Когда мы читаем или созерцаем художественное произведение нового автора, основной вопрос, возникающий в нашей душе, всегда такой: "Ну-ка, что ты за человек? И чем отличаешься от всех людей, которых я знаю, и что можешь мне сказать нового о том, как надо смотреть на нашу жизнь?" Что бы ни изображал художник: святых, разбойников, царей, лакеев - мы ищем и видим только душу самого художника. Если же это старый, уже знакомый писатель, то вопрос уже не в том, кто ты такой, а "ну-ка, что можешь ты сказать мне еще нового? С какой новой стороны теперь ты осветишь мне жизнь?" И потому писатель, который не имеет ясного, определенного и нового взгляда на мир, и тем более тот, который считает, что этого даже не нужно, не может дать художественного произведения. Он может много и прекрасно писать, но художественного произведения не будет.
Из "Предисловия к сочинениям Гюи де Мопассана"
Произведение искусства ведь, в сущности, есть не что иное, как делание понятным того, что было непонятно. Впечатление, производимое понятным искусством, всегда такое, что получившему художественное впечатление кажется, что он давно знал, но только не умел высказаться так, как оно высказалось в художественном произведении.
Из статьи "О том, что называют искусством"
Как только художник позволил себе сказать слово: меня не понимают, но поймут в будущем - так он открыл дверь ко всякой бессмыслице, ко всякому безумию.
Началось это с музыки, с того самого искусства, которое непосредственнее всегда действует на чувства и в котором, казалось бы, нет возможности говорить о непонимании. Но между тем к музыке меньше всего может относиться слово: понимать, и от этого-то так это и установилось, что музыку надо понимать. Но что же такое - понимать музыку? Очевидно, слово: понимать употреблено здесь как метафора, в переносном смысле. Понимать или не понимать музыку нельзя. И выражение это, очевидно, значит только то, что музыку можно усваивать, то есть получать от нее то, что она дает, или не получать, так же, при высказанной словами мысли можно понимать или не понимать ее. Мысль можно растолковать словами. Музыку же нельзя толковать, и потому и нельзя говорить в прямом смысле, что можно понимать музыку. Музыкой можно только заражаться или не заражаться. И притом, что же, говорят, нужно делать, чтобы понять музыку. Нужно ее много раз слышать. Но это не толкует музыку, а приучает к музыке. А приучить можно себя к хорошему так же, как и к дурному.
Точно так же нельзя говорить о непонимании картин, стихов, драм, поэм, романов.
Как только художник, да и всякий работник в духовной области, позволит себе сказать: меня не понимают, не потому что я непонятен (то есть, плох), а потому что слушатели, читатели, зрители не доросли до меня, так он, с одной стороны, освобождает себя от всяких истинных требований всякого искусства, а с другой стороны, подписывает себе смертный приговор, подрывает в себе главный нерв искусства.
Все дело искусства состоит только в том, чтобы быть понятным, чтобы сделать непонятное понятным, или полупонятное - вполне понятным тем особенным непосредственным путем заражения чувством, которое составляет особенность деятельности искусства.
Из статьи "О том, что называют искусством"

Герой художественного произведения не должен быть прописной ходячей проповедью. Каждое лицо должно иметь тени, чтобы быть живым.
Из письма к С. Т. Семенову 1896

Отрицание и обличение, особе