Я всё бочто эти люди лее и более узнавал, не любят Тол­стого за его религиозные взгляды, потому что они отличаются в вопросах догматического характера. Я всё больше и больше стал понимать то, что Толстой видел причину разделения веру­ющих людей между собой именно в догматах, что нравственное учение о том, как надо жить людям, одно и то же во всех ве­рах, и на почве нравственного учения - о жизни у верующих лю­дей не возникают такие споры и несогласия, и потому он старался со всею силою своей гениальности разъяснять это людям, говоря, что главное не вера в догматы, а вера в само уче­ние о жизни. Толстой признавал из всех догматов только один: любовь к Богу и ко всему живому.
Однажды, когда я был на работе, зашёл к нам в дом проповедник, пользовавшийся большим уважением среди верующих. Я был с ним очень дружен, пока он не обнаружил мою любовь к Толстому. Он разговорился с моей женой и спросил, по-прежне му ли я так отношусь к Толстому или понял своё заблуждение и оставил его. Она сказала, что я ещё больше люблю его и чи­таю его книги. И проповедник дал ей такой совет: "Сестра На­дя! Возьми ты все его книги Толстого и сожги в этой печке, которая сейчас топится. Греха зa это перед Богом не будет никакого, а напротив, будет только твоя заслуга перед Ним, ведь Толстой предан анафеме, и потому, сжегши эти книги, ты сделаешь хорошее дело перед Богом. Благо, что у моей
жены сохранилось ещё благоразумие, и она не вняла совету автори­тетного проповедника, а только сказала: "Дорогой брат! Я не могу этого сделать, зная любовь моего мужа к Толстому и его книгам. Этим я нанесла бы ему рану..."
Итак, книги мои, слава Богу, уцелели. .. Бедная моя жена.
Не ожидала она от своего замужества хлебнуть столько душевных страданий, пролить столько слёз. Вспоминаю всё это как страшный, кошмарый сон. Сколько раз мы с ней спорили, доказывали друг другу и тяжело заканчивались наши споры. Она горько плакала. Не раз у неё случались сердечные приступы на почве этих споров. Я же с тяжёлым сердцем, хоть и не плакал, отходил ко сну. Приходилось не одну ночь проводить без сна от душевной тяжести из-за нашего несогласия. Также и она. Мы оба, измучившись от такой жизни, давно бы уже разошлись, если бы не сознаие того, что по вере христианской разводиться - грех и что надо терпеть. Так мы думали оба. За многие годы такой тяжёлой жизни
мы оба заплатили дорого. Жена надорвала себе сердце, стала сердечницей. У меня же... случилась экзема, покрыла все руки. Трудно мне приходилось с этой болезнью в моей
малярной профессии... Жена моя со всею силою своей души ненавидела Толстого.Она не могла терпеть не только упоминания его имени, но и вида его книг... Лев Николаевич, конечно, не мог обижаться на этих лю­дей и только мог сожалеть о них за их душевное состояние ненависти к нему, к человеку, не сделавшему им никакого зла, а всегда желавшему им истинного добра. Сколько paз он ходатайствовал перед властями о том, чтобы им разрешали свободно веровать, как они считают правильным, а не как предписывала им православная церковь. Сколько раз ко Льву Николаевичу обращались многие, в том числе и баптисты, которые просили его, чтобы он помог им вернуть их детей, которые были забраны у них по предписанию высших православных чинов по причине несогласия их верований с православной верой, и Лев Николаевич всегда помогал им, в чём только мог, писал письма и к самому царю, и к министрам, увещевая их не делать над всеми этими
Приобретал я и книги Л.Н.Толстого из так называемого юбилейного издания, девяностотомного.
Мысли Льва Николаевича были настолько близки душе моей, что часто я не мог удержаться от слез радости, что наконец я нашёл чистый источник вечной Истины и Любви Божеской, я чувствовал, что сливаюсь с этой Истиной настолько, что чувствовал себя неразделимым с Ней. Вот уже более двадцати лет я в своей молитве повторяю слова Толстого: "Господи! Да будет для меня каждая утренняя заря как бы началом жизни, а каждый закат солнца - как бы концом её, и пусть каждая из этих коротких жиз­ней оставляет по себе след любовного дела, совершённого для других, и доброго усилия над собой".
Какая это великая сила - искренняя вера в Бога, как она воодушевляет человека на всё доброе, святое, правед­ное!
Верю я в Бога, Которого понимаю как дух, как Любовь, как Начало всего, от Него вся жизнь была, есть и будет, и потому верю, что Бог есть Отец всех людей, а мы, все люди, являемся его детьми - братьями и сестрами между собой. Верю, что всем нам - и китайцам, и монголам, и евреям, и русским, и японцам, и татарам - дан Богом один и тот же закон, который написан не в книгах, а в нашем разуме, в нашей совести, в сердце. И если мы что берём из книг - из Библии, Корана, учения Будды и других книг, - то мы берём и верим тому, что написано в этих книгах не потому, что книги эти святые, а потому, что то, что там написано, согласно с разумом, совестью и сердцем каждого человека.
Закон же, этот, написанный самим Богом в душах всех лю­дей, учит тому, что жизнь человека не есть его собственность, а принадлежит одному только Богу. Он дал нам жизнь, потому
Он хозяин нашей жизни. Он послал всех нас в этот мир затем, чтобы мы, живя в нём, исполняли Его волю, а не свою, делали то, что Он хочет, а не то, что нам хочется. Все мы являемся Его по­сланниками, - как важно помнить об этом и поступать во всём достойно посланника Божия! И потому не только главная, но един­ственная цель нашей жизни в этом мире в том, чтобы мы служили Ему, исполняли Его волю. Воля же Его, во-первых, в том, чтобы мы любили Его, Отца нашего, всем сердцем и душою более всего на свете, чтобы Он был в сердце нашем всегда на первом месте, и по­тому вели свою жизнь во всем достойно; во-вторых, Его воля в том, чтобы мы любили всех людей, все живые существа, как любим самих себя, и потому поступали с другими так, как хотим, чтобы с нами поступали, чтобы ни в коем случае не делали другим того, чего себе не желаем... Верю, что это че­ловеку во благо и здесь, в этой жизни, и после смерти. Вот моя вера.
1990, г.Бахчисарай.