«Петр Аркадьевич!.. Нужно теперь для успокоения народа не такие меры, которые увеличивали бы количество земли таких или других русских, людей, называющихся крестьянами (так смотрят обыкновенно на это дело), а нужно уничтожить вековую, древнюю несправедливость... Несправедливость состоит в том, что как не может существовать права одного человека владеть другими (рабство), так и не может существовать права одного, какого бы ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землею, как собственностью. Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею… Лев Толстой».

В письме он также поучает главу Совета министров: знакомит его с учением Генри Джорджа и его «единым налогом» – как панацеей для устранения существующей среди землевладельцев несправедливости:

«Только начните это дело, – писал Толстой Столыпину, – и Вы увидите, как тотчас же примкнут к Вам все стомиллионное крестьянство, которое теперь враждебно Вам».

А в записке писатель хлопочет за саратовского ветеринара, примкнувшего в революции к местным смутьянам и угодившего за это в тюрьму. Некоторое время младший брат премьера вынужден был исполнять роль посредника, Петр Аркадьевич, переживавший в новой должности тяжелое время, писал:

«Милый Саша! Если будешь отвечать Л.Н. Толстому, напиши ему, пожалуйста, что я не невежа, что я не хотел наскоро отвечать на его письмо, которое меня, конечно, заинтересовало и взволновало, и что я напишу ему, когда мне станет физически возможно сделать это продуманно».

Наконец, в конце октября 1907 года Толстой, получает ответ:

«Лев Николаевич! Не думайте, что я не обратил внимания на Ваше первое письмо. Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие «собственности» у крестьян создает все наше неустройство.

Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как-то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею.

Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному и, главное, к бедности.

А бедность, по мне, худшее из рабств.

Смешно говорить этим людям о свободе или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным…

Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий – вероятно на миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину. Как же я буду делать не то, что я думаю и сознаю добром? А Вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и, главное, греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем.

Сознаю, что все это пишу Вам напрасно – это и было причиною того, что я Вам не отвечал…

Простите, Ваш П. Столыпин».

Толстой в ответном письме пытается оспорить взгляды главного министра страны:

«Вы пишете, что обладание собственностью есть прирожденное и неистребимое свойство человеческой натуры. Я совершенно согласен с этим, но… истинное законное право собственности есть только одно: право собственности на произведения своего труда. Владение же землей при уплате на нее налагаемого на него налога не делает владение это менее прочным и твердым, чем владение по купчим. Скорее наоборот».

По мнению Толстого, Столыпин совершает ошибки, начав бороться насилием против насилия и приступив к земельной политике, которая также несет «земельное насилие», разрушая общину. Писатель считает, что только признание земли «равной собственностью всего народа» и установление единого для всех налога, могут «успокоить народ и сделать бессильными все усилия революционеров, опирающихся теперь на народ»… И далее: «Смелому, честному, благородному человеку, каким я вас считаю… свойственно не упорствовать в сделанной ошибке, а сознать ее и направить все силы на исправление ее последствий».

Вместе с тем он сознает, что его призыв обречен на неуспех:

«Еще раз прошу Вас простить меня за то, что я мог сказать Вам неприятного, и не трудиться отвечать мне, если Вы не согласны со мной. Но, пожалуйста, не имейте против меня недоброго чувства».

На этом полемика кончилась, точнее, далее носила односторонний характер. Столыпин в силу занятости не ответил на следующее письмо: он, образно говоря, одной рукой держал плуг, а другой отмахивался от наседавших врагов… Историки советской поры называли этот период «столыпинской реакцией», задавившей революцию...

А «яснополянский затворник» писал обличительные письма, статьи, из которых самой известной