Письмо ваше не только заинтересовало меня, но и привлекло к вам.

Я думаю, что вы ищете того, чего должен искать каждый человек и без чего не могут жить люди, несмотря на то, что вся жизнь среди высших достаточных классов сложилась так. Вы спрашиваете: для чего жить, как жить и что делать, чтобы иметь право на жизнь? Прежде всего надо переставить вопросы и прежде отвечать на вопрос: как жить, а потом уже постараться по­нять – для чего. Жить надо; прежде всякого рассуждения мы жили и живем: каждые сутки спим, несколько раз едим, движемся, мыслим. Мы все, как лошадь на топчаке, колесо которого вер­тится под нами и заставляет нас двигаться, не можем не жить, и потому первый и главный вопрос – по-моему, единствен­ный разумный – в том, как жить? Ответ первый мы все знаем: как можно получше. Так все люди жили, т. е. стремясь к этому, так живут и так будут жить.

Второй вопрос: что значить лучше? В чем лучше? Ответ для человека, знающего только себя, ясен: как можно больше наслаждений. Но как только человек понял, что он не один, почувствовал страдания других людей, так первый ответ уже не удовлетворяет, является противоречие личных стремлений к наслаждению и совести. И чтобы разрешить его, надо отдаться одной из этих двух сил: стремлению к благу личному или совести, и отдаться совершенно, без исключения и отговорок и компромиссов. Отдаться же стремлению к личному счастью или совести не значит то, чтобы заглушить в себе голос совести или личного счастья, но значит то, чтобы в сознании своем признать жизнью, истинной жизнью только одно из двух. Страдания, сомнения происходят от нерешенности вопроса в сознании. Если бы было то, что требования правды не суть требования совести, а навеянное извне, то, отрекшись от совести, вы успо­коитесь и будете жить и наслаждаться, пока можете. (Разумеется, это кончится страданием, я знаю это. Но вы не можете поверить этому на слово, если требования совести в вас еще не просну­лись пока.) Но они должны проснуться, потому что движение всего человечества идет от стремления к личному благу, к требованиям совести. (Все это я говорю только как очень невероят­ную возможность.) Если же совесть проснулась, то признайте раз навсегда, что жизнь только в удовлетворении требований этой со­вести, и тогда опять будете спокойны, и жизнь получит смысл. Потому что, что такое совесть? Совесть есть тот высший закон всего живущего, который каждый сознает в себе не только признанием прав этого всего живущего, но любовью к нему. Требования совести суть то, что на христианском языке называется волей Бога, и потому смысл жизни и ответ на оба вопроса: для чего жить и как сделать, чтобы иметь право жить? состоит в том, чтобы исполнять волю Бога, сознаваемую нами в нашей совести. К чему приведет это? Я не знаю, но знаю, что ясное сознание этого изменить всю внешнюю жизнь и приведет к тому, что даст жизни постоянный, все более и более уясняющийся, радостный и разумный смысл. Если же не ясно, чего требует совесть, то ответ на это дает Евангелие.

Для того, чтобы ответить на вопрос: зачем жить? надо прежде всего, отвечая на этот вопрос, отрешиться от всех тех мирских соображений, от вопросов о таких или иных курсах, о том, что может быть приятно или неприятно мне или моим родителям, а живо представить себе свое положение одинокого, отдельного человеческого существа, недавно, лет два­дцать, тридцать откуда-то явившегося и нынче, завтра, через 10, 20, 30 лет долженствующего куда-то исчезнуть.

Зачем может быть нужно жить такому существу и миллионам, миллиардам таких же существ, находящихся совершенно в таком же положении? Очевидно, все это сделано не для этих существ, так же как все гайки, винты, колеса, поршни боль­шой машины сделаны не для них, а для служения общей цели машины.

Тоже и с нами: мы – орудия той высшей воли, которая через нас творит свое, нужное ей дело. Различие только в том, что мы сознаем себя живыми и можем, не признавая себя орудиями высшей воли, страдать от своего положения и можем, сознавая себя нужными орудиями жизни, чувствовать радость участия в бесконечно великом деле, совершаемом жизнью Mиpa.

Но вы спросите, в чем это дело? На это я отвечу, что мы не можем знать всего его, но всегда можем знать, когда мы содействуем и когда противимся ему. Любовные отношения ко всему живущему – прежде всего, разумеется, к человеку, к ближайшим из них, – испытывание любви и возбуждение в других этого чувства есть признак участия в общем деле; возбуждение в себе и в других вражды и ненависти есть признак противодействию в общем деле. В последнее время я часто думал об одном давно известном соображении, но которое с особенной живостью приходит мне все время в голову и бодрит меня; а именно, если выразить только одним наипростейшим и яснейшим предложением смысл, сущность, цель жизни, то я для себя ее выражаю так, как сказано у Иоанна, VI, 38 и в особенности 39: взрастить в себе, довести до высшей возможной степени божественности ту искру, то разумение, которое дано, поручено мне, как дитя няньке. Это определение смысла жизни шире всех других, включает все другие.

Что же нужно для того, чтобы исполнить это, взрастить это дитя?

Так, как сказано 1н. VI, 38 и в особенности 39: взрастить в себе, довести до высшей возможной степени божественности ту искру, то разумение, которое дано, поручено мне как дитя няньке. Это определение смысла жизни шире всех других, включает все другие.

Что же нужно для того, чтобы исполнить это, взрастить это дитя? Не нега, а труд, борьба, лишения, страдания, унижения, гонения, – то самое, что сказано много раз в Евангелии. И вот это самое, то, что нужно нам, и посылается нам в самых разнообразных формах, и в малых и в больших размерах. Только бы мы умели принять это, как следует, как нужную нам, а потому радостную работу, а не как нечто до­садное, нарушающее нашу столь хорошо устроенную жизнь.

Обыкновенно делается такая ошибка. Говорят: «Вот обсто­ятельства, которые нарушают или грозят нарушить нашу хоро­шую жизнь, надо как-нибудь поскорее обойти, превозмочь эти обстоятельства с тем, чтобы продолжать свою хорошую жизнь». В действительности же надо смотреть на дело совершенно обратно: «Вот была жизнь, которую мы установили с большой внутренней борьбой и трудами, и жизнь эта удовлетворяла нашим нравственным требованиям; но вот являются новые обстоятельства, заявляющие новые нравственные требования; давайте же постараемся ответить наилучшим образом на эти требования. Эти обстоятельства – не случайность, которую можно устранить, но требования новых форм жизни, в которых я должен испытать себя и к которым должен приготовить себя, как я готовил себя к предшествующей форме жизни». Богу, по моему понятию, не нужно никаких жертв. Богу нужно одно: то, чтобы мы соблюли и взрастили тот талант, ту божественную сущность, которая дана нам, которая поручена нам, как дитя няне, разумея под этим талантом не какое-либо увеличение умственное или образование, а увеличение только нашей любви к Богу и его твари. Так что человек, исполняющий это дело Божие, всегда неизбежно исполнит и все осталь­ное и будет, сам не зная то, многообразно полезен всем людям. Жизнь дана мне только под условием делания дел любви. И жизнь дана мне, как талант, для роста; расти же жизнь не может иначе, как делами любви. И моя жизнь истинная есть только та, которая взращена мною. Так что, не сохраняя эту жизнь и только тратя ее, я приобретаю жизнь истинную, вечную.

Главное, понимать то, что сказано (Mф., XXV), что жизнь на­ша не дана нам для нашего увеселения или радости, а мы – рабы, орудия, органы Бога, которым предопределено делать Его дело. 

                                                            ***************


«Я получил ваше письмо и очень рад, что могу ответить на ваш вопрос. Я пришел к убеждению – не путем размышлений, а опытом долгой жизни, что человеческая жизнь духовна. Человек есть дух, частица Божества, заключенная в известных границах, которые мы познаем, как мать; но жизнь духа не подлежит никакому искажению – еще меньше страданию. Она растет всегда равномерно, расширяя границы, в которых заключена. Однако, людям свойственно впадать в заблуждение и думать, что сущность жизни лежит именно в пределах, ограничивающих ее, т. е. в материи. Под влиянием этого заблуждения мы смотрим на материальные страдания и в особенности на болезни и смерть, как на несчастье, тогда как страдания (всегда неизбежные, как сама смерть) только разрушают границы, стесняющие наш дух, и возвращают нас – уничтожая обольщение материальности – к свойственному человеку пониманию своей жизни, как существа духовного, а не материального. Чем сильнее материальное страдание, чем ближе страдание, кажущееся нам величайшим – смерть, тем легче, тем неизбежнее освобождается человек от обольщения материальной жизни и тем вернее познает он себя в духе. Правда, познавая себя в духе, человек не получает тех острых наслаждений, которые дает животная, материальная жизнь, но зато он ощущает полную свободу, неуязвимость, неразрушаемость, он чувствует свое единение с Богом – основанием и сущностью всего. Тогда смерть уже не существует или представляется освобождением и возрождением; испытавший такое состояние не променяет его ни на какое материальное наслаждение. Я говорю так потому, что сам испытал это с необычайной силой во время моей болезни.

Выздоравливая, я испытывал два противоположных чувства: одно – радость животного, возвращающегося к жизни, другое – сожаление духовного существа и потерю ясности духовного сознания, присущего мне во время болезни. Но, несмотря на все искушения временной жизни, пробудившейся с новой силой при выздоровлении, я верю, знаю, что болезнь была для меня высшим благом. Она дала мне то, чего не могли дать мне ни мои размышления, ни размышления других людей, и того, что она мне дала, я уже никогда не утрачу, я возьму это с собой. Но и помимо болезни, вспоминая свою жизнь, я вижу ясно, что многое, причинявшее мучение, было для меня истинным благом потому, что удаляло меня от погони за материальным благом и направляло меня к приобретению истинного блага – духовного. Не даром народная мудрость говорит по поводу болезней, пожаров и всего, что не зависит от человеческой воли: «Господь посетил».

Ничего нет хуже, в смысле приобретения истинного блага, как то, что люди желают себе и другим, а именно: здоровья, богатства и славы.

Дай Бог, чтобы вы почувствовали всю благодетельность страданий и приближения неизбежной материальной смерти. Правда, что для этого необходимо верить в свою духовную сущность – в частицу Бога, которая не подлежит ни изменению, ни умалению, еще меньше страданиям или уничтожению. Но судя по вашему письму, я имею основание думать, что вы в это верите, а если еще не верите, то все-таки придете к этому.

Да поможет вам Господь, и прежде всего Тот, Который в вас самих».
 


С этими мыслями можно соглашаться или не соглашаться, но нельзя не видеть в

С них искренней прочувствованности, силы и оригинальности.

Великий писатель на одре болезни диктовал своим близким дневник. Этот дневник явится драгоценным сокровищем для психолога, но он, кроме того, будет иметь такое же значение, как все творения знаменитого писателя. В настоящий же момент о дневнике этом говорят лишь, как о далекой мечте. Вот почему появление мыслей о духовной сущности, как резюме дневника, должно вызывать живейший интерес.-писмата са публикувани през 1903г. в руския печат и коментара е на журналист под публикацията.