Безумная жизнь людей. Вся безумная — и старая, и новая, которые борются между собой. Состаревшаяся безумная жизнь считается разумной, новая безумная жизнь считается прогрессом: вера, политика, наука, искусство, педагогика, промышленность, торговля, финансы, земледелие, печать, общение полов, медицина, психиатрия, табак, вино. Всё одинаково безумно — и старое, и новое.

143. Вера, исповедуемая христианскими народами, — вера еврейская. От того успех евреев в сравнении с христианами, хотя и смутно, но придерживающимися истинного христианства. Если представить себе народы исповедующими такую религию, которая требовала бы, главное, энергических порывов, легкомыслия, весёлости, то в народах, исповедующих такую религию, самый большой успех имели бы цыгане.

144. Мир раскрывается мне в известный момент своего развития, и раскрывается мне, как человеку (так и всем людям), известным темпом, т.е. с одной и той же быстротой, как ровно поворачивающееся колесо часов. Я могу себе представить существа, из которых стали люди, за сотни тысяч лет в прошедшем, в тот момент, когда они были звери, могу представить себе и мир вперёд на сотни тысяч лет, когда волк будет лежать с ягненком (сделается травоядным или ручным). Это относительно момента раскрытия, но я могу представить себе и более медленный, и более быстрый, чем наш, темп раскрытия. И одно это изменение темпа даст возможность бытия самых разнообразных, непонятных нам существ.

145. Вся цель теперешней цивилизации — уменьшение труда и увеличение удовольствий праздности. (Еврейская цивилизация: праздность — условие рая). Тогда как главное благо человека — материальное — должно быть в увеличении приятности труда. При теперешней цивилизации человек, его радости, отдаются в жертву выгоде. Пар — вместо лошади, сеялка — вместо руки, велосипед, мотор — вместо ног и т.п.

146. Вред — и самый большой — медицины в том, что мешает спокойной торжественности процесса умирания.

147. Когда человек лишился способности зрения, он не может уже отличать свет от тьмы. Также и человек, лишившийся сознания своей Божественности, теряет возможность различения добра и зла.

148. Одно чувство проникает всю Библию и связывает между собой всю ту кашу самых разных и по смыслу, и по достоинству мыслей, правил, рассказов, это — чувство исключительной, узкой любви к своему народу.

149. Всё больше и больше почти физически страдаю от неравенства: богатства, излишеств нашей жизни среди нищеты; и не могу уменьшить этого неравенства. В этом тайный трагизм моей жизни.

150. Какое великое слово: «Ищите Царства Божия и правды его, и остальное приложится вам». Это значит: будете искать остального во всех разных видах, как все ищут, и наверное не найдёте, и Царства Божия не только не найдёте, но удалитесь от него. И наоборот: ищите Царства Божия — и найдёте его и всё остальное. Это — единственное средство получения остального. Как хотелось бы убедить в этом людей.

151. Многие понимают, т.е. думают, что понимают, христианское учение, вообще религиозно-нравственное учение, «отчасти», и берут кое-что, оставляют другое. Это всё равно, что брать из молитвы, изречения, стихотворения одни слова, откидывая другие. Les grandes pensees viennent du coeur.* Это хорошо: les grandes pensees viennent,** но «du coeur»*** не нужно. Разве не тоже — христианское учение без непротивления?

152. То, что жизнь есть непрестающее раскрытие того, что уже есть, подтверждается тем, что мы не можем ничем остановить это раскрытие, представляющееся нам нашим движением. Я всегда могу заставить себя действовать (т.е. мне кажется, что я могу). В сущности же, я не могу не действовать, но никак не могу заставить себя не действовать: остановить обращение крови, дыхание, заснуть.

153. Самоуверенные и потому ничтожные люди всегда импонируют скромным и потому достойным, умным, нравственным людям именно потому, что скромный человек, судя по себе, никак не может себе представить, чтобы плохой человек так уважал себя и с такой самоуверенностью говорил о том, чего не знает.

154. В человеке сердце и разум: т.е. желания и способность находить средства их удовлетворения. Но это не весь человек. Человек вполне это еще способность сознавать себя (вне времени): свои желания и свой разум.

* Великие мысли исходят сердца.

** великие мысли исходят.

*** из сердца

155. Движение, как вне меня, так и во мне есть открывание для меня того вечного, вневременного и внепространственного существа, которое есть и которого я не могу обнять, но к познанию которого приближаюсь. В этом открывании меня и мира я могу принимать участие двоякое: пассивное, бессознательное, отдаваясь течению, признавая реальным переменчивый мир, — и активное, сознательное, признавая себя духовным существом, всё более и более раскрывающимся, сливающимся со Всем. (Надеюсь выразить когда-нибудь яснее).

156. Так ясно почувствовал преимущество косца работника в росистом лугу рано утром, пускай и в жар полдня, и бедственность его хозяина за раздражающей его газетой и кофеем, с озлоблением, тоской и геморроем.

157. Я недавно еще радовался тому, что живо, жизненно чувствовал необходимость, естественность и радость любовного общения со всеми людьми, а теперь понял, что чувство это производное, а основное чувство — это сознание любовного общения не с людьми, а с источником всего, с Богом. Это чувство включает первое. Живо чувствовал это несколько дней: всякую минуту чувствовал Его близость и жил у Него на глазах, исполняя Его волю. Теперь притупилось, но стараюсь вызвать и надеюсь.

158. Не жить с Богом — сиротливо, чувствуешь себя одиноким.

159. Любовь не есть какое-либо особое чувство (как ее понимают обыкновенно). Любовь есть только последствие более или менее ясного сознания своей причастности Всему. Пальцы руки не любят друг друга, а живут общей жизнью. Они не поняли бы, что такое любовь.

Я — неполное сознание Всего. Полное сознание Всего скрывается от меня пространством и временем. Пространство и время лишают меня возможности сознать Всё.

160. Есть Нечто непреходящее, неизменяющееся, короче: непространственное, невременное и не частичное, а цельное. Я знаю, что оно есть, сознаю себя в нём, но вижу себя ограниченным телом в пространстве и движением во времени. Мне представляется, что были за 1000 веков мои предки люди и до них их предки, животные и предки животных — всё это было и будет в бесконечном времени. Представляется тоже, что я моим телом занимаю одно определенное место среди бесконечного пространства и сознаю не только то, что всё это было и будет, но что всё это и в бесконечном пространстве и в бесконечном времени всё это я же.

В этом кажущееся сначала странным, но в сущности самое простое понимание человеком своей жизни: Я есмь проявление Всего в пространстве и во времени. Всё, что есть, всё это — я же, только ограниченное пространством и временем. То, что мы называем любовью, есть только проявление этого сознания. Проявление это естественно более живо по отношению более близких, по пространству и времени, существ.

161. Хотелось детям сказать вот что: вы все знаете, что у Христа был любимый ученик Иоанн. Иоанн этот долго жил и, когда очень состарился, насилу двигался и еле говорил, то всем, кого видел, говорил только всё одни и те же короткие 4 слова. Он говорил: дети, любите друг друга. Я тоже стар, и если вы ждёте от меня, чтобы я что-нибудь сказал вам, то я ничего не могу сказать от себя и повторю только то, что говорил Иоанн: дети, любите друг друга. Лучше этого ничего сказать нельзя, потому что в этих словах всё, что нужно людям. Исполняй люди эти слова, только старайся люди отучаться от всего того, что противно любви: от ссор, зависти, брани, осуждения и всяких недобрых чувств к братьям — и всем бы было хорошо и радостно жить на свете. И всё это не невозможно, и даже не трудно, а легко. Только сделай это люди — и всем будет хорошо. И рано ли, поздно люди придут к этому. Так давайте же сейчас каждый понемногу приучать себя к этому.

162. Одни люди поднимаются в обществе людей, другие спускаются.

163. Человеку естественно исполнять волю Бога: жить в любви, как естественно птице вить гнездо, петь, выводить птенцов. Только ложные учения сбивают человека с естественного пути.

164. Все страсти только преувеличение естественных влечений — законных: 1) Тщеславие — желание знать, чего хотят от нас люди; 2) скупость — бережливость чужих трудов; 3) любострастие — исполнение закона продолжения рода; 4) гордость — сознание своей Божественности; 5) злоба, ненависть к людям — ненависть к злу.

165. Доказывать существование Бога! Может ли быть что-нибудь глупее мысли: доказывать существование Бога. Доказывать Бога всё равно, что доказывать свое существование. Доказывать своё существование? Для кого? Кому? Чем? Кроме Бога, ничего не существует.

166. Как легка и радостна становится жизнь, освобождённая от страстей, в особенности от славы людской.

167. Жизнь становится сновидением. Сознёшь его нелепость и не можешь проснуться — умереть. Да, жизнь — сон: одни люди просыпаются рано, не доспав — ранняя смерть; другие — выспавшись: смерть в старости.

168. Понял, как при встрече с каждым человеком надо молитвенно, серьёзно относится (не шуточно), помня, что это — Бог. Правда, что и всё — Бог. Но человек это — Бог, наиболее понятный мне.

169. Такое живое сознание Бога в себе и жизни божественной любви и потому свободы и радости, которых никогда прежде не испытывал. Продолжалось сильно с неделю, потом стало ослабевать, и исчезла новизна, радость сознания этого чувства, но остался, наверное остался подъём на следующую, хоть небольшую ступеньку бессознательного, высшего против прежнего бессознательного же состояния. Началось это с того, что я старался помнить при встрече с каждым человеком, что в нём Бог. Потом это перешло в сознание в себе Бога. И это сознание в первое время производило какое-то новое чувство тихого восторга. Теперь это прошло, и могу вызвать только воспоминание, но не сознание.

170. Как хорошо быть виноватым, униженным и уметь не огорчаться. Это можно. И как это нужно. — И как дурно считать себя правым, возвышенным перед людьми и радоваться этому! Очень дурно, и я испытываю это. Это губительно для истинной жизни.

171. Стараешься вызвать любовь к человеку — и не можешь. Одно средство достигнуть этого: вызвать в себе любовь к Богу, сознание своего единства с Богом, и достигнешь — если не любви деятельной, то уже наверное освободишься от нелюбви, от недоброго чувства к человеку. (Как полезно писать этот дневник: беседовать так со своей душой, как говорит Марк Аврелий).

172. Любовь нечего вызывать; только устрани то, что мешает проявлению ее, т.е. себя, истинного себя.

173. Старость уже тем хороша, что уничтожает заботу о будущем. Для старика будущего нет, и потому вся забота, все усилия переносятся в настоящее, т.е. в истинную жизнь.

174. Мы все оправдываем себя, а нам, напротив, для души нужно быть, чувствовать себя виноватым. Надо приучать себя к этому. А чтобы было возможно приучить, надо радоваться случаю, когда можешь признать себя виноватым. А только поищи, — и случай этот всегда найдется.

175. Любишь быть силён, ловок, умен, способен на всякое дело, и упражняешься для этого в силе, ловкости, в разных делах. А есть одно дело, которое важнее всех других и успех в котором даёт наибольшую радость, и потому разумно упражняться более всего в этом деле. Дело это в том, чтобы приближаться к Богу в самом себе.

176. Как важно для исполнения закона жизни и для блага ее понимать жизнь, как прохождение.

177. Тело человека отделяет его от Всего пространством, и тело же объединяет человека со Всем временем.

В пространстве человек отделён от всего мира, во времени он соединён со всем.

178. Нравственность не может быть ни на чём ином основана, кроме как на сознании себя духовным существом, единым со всеми другими существами и со Всем. Если человек не духовное, а телесное существо, он неизбежно живет только для себя, а жизнь для себя и нравственность несовместимы.

179. Нравственность только в том, чтобы понимать себя проявлением Бога: сыном, рабом Его, — и потому понимать смысл жизни в исполнении воли Его. Безнравственность это — то, чтобы понимать себя слугою или своей личности, или своей семьи, или своего отечества, или своей породы существ — человечества.

180. Не успел оглянуться, как соблазнился, стал приписывать себе особенное значение: основателя философско-религиозной школы; стал приписывать этому важность, желал, чтобы это было, как будто это имеет какое-нибудь значение для моей жизни. Всё это имеет значение не для, а против моей жизни, заглушая, извращая ее.

181. Сходясь с людьми, всегда помнить, что жизнь только в настоящем. — Малого захотел! Жить всегда в настоящем — значит жить всегда и с Богом и Богом.

182. Надо, встречаясь с каждым человеком, помнить, что перед тобою Бог. Вот когда и где настоящая молитва. А то у входа в церковь стоят нищие, а мы проходим мимо к иконам, к словам, к службе.

183. Какая дурная привычка, — сходясь с человеком, начинать с шутки. В человеке Бог, а с Богом нельзя шутить. Всегда, сходясь с человеком, говори с ним во всю.

184. Тело моё — не я, разум мой — тоже не я. Не я и моё сознание. Я, моё истинное я, это — то, что я сознаю. Сознаю же я свою духовную, Божественную сущность. Я не понимаю эту сущность, но она-то одна и есть настоящий я.

185. Учение о будущей жизни больше вредит, чем помогает доброй жизни в этом мире. «Мы переходим от смерти в жизнь, если любим братьев».

Верь в будущую вечную, загробную жизнь — и не будешь здесь радостно, а напротив, будешь здесь мучительно жить. Не верь в будущую вечную жизнь, а признавай эту жизнь вечною — и будешь спокойно и радостно жить в этой жизни.

186. Смерть уже тем хороша, что избавляет от своего «я» тех, кто понял всю узость, всю несвободу этого связанного с «я» отделения от Всего.

187. Какая удивительная иллюзия материалистов! Не сознавать свою истинную жизнь или, сознавая ее, не верить этому сознанию и переносить свою жизнь во внешнее.

188. Не могу придумать, что извне, какой человек и какое известие могло бы дать мне истинную радость. Что же может дать мне радость? Чего я могу желать? Только одного: того, что я сам могу дать себе — всё большего и большего приближения к Богу, слияния с Ним. Сейчас я в дурном духе; какую же радость я сейчас могу доставить себе? Могу и теперь доставить себе — и большую — радость: победить это настроение, воспользоваться им для того, чтобы научиться и при нём не прекращать своего общения с Богом.

189. Крестьяне были гораздо лучше нравственно во время крепостного права, чем теперь. Отчего это? Думаю, от того, что подавленность, нужда, страдания содействуют нравственному совершенствованию, а свобода, достаток, внешние блага вредны. Вредны потому, что трудны, требуют многого. Человек лучше и легче может устроиться в маленьком домике, чем в огромном дворце. Как это ни странно и кажется дико, я верю, что это так. И вывод из этого для меня тот, что благо человека — только духовное, и нарушает это благо более всего забота о телесном, материальном благе. Из этого дальнейший вывод тот, что нет ничего вреднее для человека, как заботиться о своём телесном благе. Как же быть, если не заботиться о своем телесном благе? А так быть, чтобы заботиться о благе других с уверенностью, что другие будут заботиться о тебе. Так что самоотвержение есть самый основной закон жизни человеческой.

190. Сущность религии в том, чтобы видеть не себя одного и прикасающихся к тебе, а Всё у бесконечное Всё, и своё отношение к этому Всему — Богу. В этом религия.

191. Сущность жизни, благо ее, то, к чему свойственно стремиться человеку, это — увеличение любви и, вследствие этого увеличения, увеличение блага жизни своей и всеобщей. Как это люди не понимают, и я не понимал этого. Ведь это самое сказано в: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные...»

192. Дело жизни, кроме внутреннего, есть только одно: увеличивать в людях любовь делами и словами, убеждением.

193. Прежде были святые Франциски, а теперь — Дарвины.

194. Молодое поколение теперь не только не верит ни в какую религию, но верит, именно верит, что всякая религия — вздор, чепуха.

195. Смирение есть основа всего — и добродетели, и разума. Нет ничего более полезного для души, как памятование о том, что ты — ничтожная и по времени, и по пространству козявка, сила которой только в понимании этого своего ничтожества.

196. Удивляешься на признаваемые людьми нелепости, неразумности. Пойми, что всё это от того, что только этими нелепостями люди могут оправдать те свои пороки, про которые они знают, что они могли бы не быть и даже должны не быть.

197. Ум возникает только из смирения. Глупость же — только из самомнения. Как бы сильны ни были умственные способности, смиренный человек всегда недоволен — ищет; самоуверенный думает, что всё знает, и не углубляется.

198. В телесном своём состоянии — хочется есть, спать, весело, скучно — человек один; в поступках, общении с людьми ты соединяешься с немногими существами; в мыслях ты соединяешься со всеми людьми прошедшего и будущего.

199. Нет на свете более сильной душевной радости, как состояние нежной, умиленной любви.

200. Всё есть. Нет ни пространства, ни тела, ни времени, ни движения. И вот в этом внепространственном, бестелесном, вневременном, не движущемся Всём является человек и чувствует себя частицей, отделённой от Всего, и отделение это представляется телом в пространстве. Но он чувствует себя и частью Всего и это сознание своего причастия Всему он сознаёт движением во времени.

201. Только посредством тела в пространстве я делаюсь отдельной частью Всего. Только посредством движения во времени я, часть, соединяюсь со Всем.

Тело отделяет — и образует пространство. Движение соединяет — и образует время.

202. Мужики жалуются, что на них ездят, а сами ездят на сыновьях, на женах. — Ездят только на тех, кто сам любит ездить. Сам ездишь, так уж не жалуйся, что на тебе ездят.

203. Кант считается отвлечённым философом, а он — великий религиозный учитель.

204. Правдивость настоящая может быть только у людей, живущих перед Богом. Люди, живущие перед людьми, всегда виляют и будут вилять.

205. Неверно думать, что назначение жизни есть служение Богу. Назначение жизни есть благо. Но так как Бог хотел дать благо людям, то люди, достигая своего блага, делают то, чего хочет от них Бог, исполняют Его волю.

206. Свободы выбора в состоянии тела почти нет: обжёгся — отскочил, не спал двое суток — заснул. Свобода выбора поступков уже больше: пойти — не пойти? Делать ту или иную работу. Свобода выбора мысли уже еще больше — почти полная.

207. Дама с ужасом говорит, содрогается от мысли об убийстве, а сама требует под-держания той жизни, которая невозможна без убийства.

208. Я не потому только обращаюсь к Богу, как личности, что я так воспитан, но я воспитан так потому, что такое обращение к Богу свойственно человеку. Я знаю или могу знать, что солнце есть какое-то огромное соединение раскалённых газов, но я говорю, не могу не говорить и не думать, что солнце — это светлый, теплый красно-жёлтый круг, который выходит из-за горизонта и заходит за него. Также и про Бога я знаю и могу знать, что Он есть всё, не имеющее никаких пределов и ограничений, но я говорю и думаю, не могу не говорить и не думать, что Бог — это Отец, во власти которого я нахожусь, который добр и знает меня и может помочь мне. И говорю: прости мне, Господи, помоги мне, благодарю Тебя.

209. Прекрасна мысль Лао-Тсе о смирении, как я понимаю ее. Он говорит так: Человек, ищущий славы людской, всё больше и больше возвеличивается и по мере того, как он возвеличивается в глазах людей, он всё более и более слабеет в самом себе и доходит наконец до того, что сам ничего не может сделать. Человек же, ищущий одобрения Бога, всё больше и больше унижается перед людьми, но делается всё более и более могущественным и наконец доходит до того, что нет того дела, которого бы он не мог сделать.

210. К старости проходит интерес к будущему и прошедшему, уничтожается память и воображение, но остаётся, разрастается жизнь в настоящем, сознание этой настоящей жизни.

211. Существует среди нас и всегда, а особенно теперь, эпидемическое безумие, охватывающее детей, безумие устраивания жизни не своей, а других людей.

212. Читал Кропоткина о коммунизме. Хорошо написано и хорошие побуждения, но поразительно по внутреннему противоречию: для того, чтобы прекратить насилие одних людей над другими, совершить насилие. Дело в том, как сделать людей не эгоистами и не насильниками? По их программе, для достижения этой цели нужно совершать новые насилия.

213. Живо почувствовал разницу жизни для мира, для людей, для одобрения их, и жизни для Бога, во всю. Какая свобода, радость, сила такой жизни!

214. Он* начал с того, что сказал: «Я говорю страшную вещь: я признаю собственность, признаю священное право собственности на то, что сделано трудом человека». Я возразил, что ни права, ни священности его я не признаю. Правда, что человеку свойственно желать беспрепятственно пользоваться тем, что он сработал, и что свойственно уважать в другом это свойство. Но тут нет никакого «права». Коммунисты говорят, что всё принадлежит всем, а некоммунисты говорят, что есть право собственности, и оно священно. А я думаю, что для христианина не может быть ни коммунизма, ни права собственности. Христианство с главной основой своей — полной свободой, исключающей возможность насилия человека над человеком — упраздняет и коммунизм, и право собственности. Если я сделал сапоги и хочу отдать их своему сыну, то коммунист требует от меня эти сапоги на общую пользу. Если я не хочу отдать, он употребит против меня насилие. Точно также и государственник против того человека, который захочет отнять у меня сапоги, употребит насилие. Христианин же, хотя и знает и уважает свойство людей желать распоряжаться каждому самому своей работой, не считает никого в праве силою осуществлять это желание и также не считает никого в праве во имя коммунизма силою отнимать у человека произведение его труда. Христианство, не допуская насилие, исключает собственность также, как и коммунизм. Собственность также, как и коммунизм, произведение насилия, находится в области насилия, несуществующей для христианина.

* Николаев (сост.)

215. Когда что-нибудь тревожит тебя, постарайся разобраться в том, что тревожит: Божеское ли это дело или человеческое. Я не знал, как решить о духоборческих деньгах, старался не выходить к городовым. Как только спросил себя, во имя чего я тревожусь, тотчас же всё стало ясно.

216. Ничто так не больно, как дурное мнение о тебе людей, а ничто так не полезно, ничто так не освобождает от ложной жизни.

217. Славянофильская мысль о том, что пускай властвуют (если уж нужна власть) самые плохие люди, пока они плохие, — совершенно верна.

218. Думал о двух людях враждебных мне, которые оскорбляли меня, и вспомнил, что в мыслях надо не сердиться на них, а любить их мысленно. И начал стараться и так успел, что не могу уже восстановить прежнего недоброго чувства к ним.

219. Прекрасная мысль, что Бог — это свет солнца, а человек — предмет, поглощающий лучи света — Бога. Тело человека — это те лучи Бога, которые не поглощены человеком. Жизнь есть всё большее и большее поглощение человеком Божества.

220. Хочется, страстно хочется одно: умолять людей, от Николая II до последнего вора разбойника, пожалеть себя: все забыть, все соображения о Боге, о будущей жизни, не говорю уже — о государстве, семье, своём теле, и всё внимание, все силы свои обратить на одно: на то, что одно точно, несомненно есть — на свою жизнь, и не губить ее ни для отечества, ни для славы, ни для богатства, ни для Бога, а жить для себя, для своего блага: пользоваться тем благом жизни, которое в нашей власти. Это благо неотъемлемое, перевешивающее, уничтожающее всё, что может быть тяжелого в нашей жизни, — это благо есть любовь, любовь ко всему живому и даже не живому, и между прочим и любовь к себе, к своей душе. Это то состояние духа, при котором всё — благо. Меня мучают, дразнят, пытают, бьют, а я жалею и люблю тех, кто это делает, и мне тем лучше, чем злее они ко мне. Выработай в душе это чувство — а это возможно — и всё будет благо, всё то, что считается бедствием, в том числе и смерть. Всё претворится в благо.

221. Да, да, любить врагов, любить ненавидящих не есть преувеличение, как это кажется сначала, это — основная мысль любви. Также, как непротивление, подставление другой щеки не есть преувеличение и иносказание, а закон, закон непротивления, без которого нет христианства. Также нет христианства без любви к ненавидящим, именно к ненавидящим.

222. Я тягощусь болезнью. А ведь болезнь есть только материал той радостной работы, которая предстоит мне: работы победы духовного начала над телесным и радости, вытекающей из этой победы. Не знаю, будет ли такая же радость, как при победе над недобротой — попытаюсь.

223. Ничто так не задерживает осуществления Царства Божия, как то, что мы хотим установить его делами, противными ему: насилием.

224. «Sammle nur die grosste Kraft auf den kleinsten Punkt».* Сосредоточь только все силы на малейшую точку, и ты совершишь великое. Сосредоточь все силы духа на ничтожнейшее существо — своё тело, и ты сделаешь, не думая о том, то, что в мире называется великим.

* Сосредоточь только все силы на малейшую точку.

225. Что такое Бог?

— Это то, что в тебе не твоё тело.

— И только?

— Нет, это еще и то, что и в других людях не одно их тело; еще и то, что во всём, что мы знаем, не одно тело.

226. Если ты понял, что ты — Бог, проявившийся отдельно — в теле, то какая же может быть смерть для Бога? Если же ты понял это, то ты не можешь не стремиться к освобождению себя от отделенности и к соединению со Всем. Освобождение же себя от отделенности достигается только одним: любовью ко Всему и всем. Любовь же даёт лучшую радость в жизни.

«И мы знаем, что мы перешли от смерти в жизнь, если любим братьев». («Послание Иоанна»).

227. Человек, живущий телесной жизнью, руководящийся временными интересами, совершенно подобен птице, которая, мучаясь, бегала бы слабыми ногами по земле, не зная употребления своих крыльев.

228. Мир — не Бог, но мир есть проявление Бога. В себе я сознаю Бога, могу сознавать Его и в людях и даже в животных; полусознаю, полуразумею Бога в растениях. В песке же, в микроскопических частицах материи и в звёздах не сознаю и не разумею Бога, но не могу не предполагать, что Он проявляется и там более чутким и разумным существам, чем я.

229. Хочется так сказать людям; сказать им: Милые братья, зачем вы мучаете себя и других людей, зачем стараетесь переделать, улучшить жизнь людей, переделать, улучшить самих людей? Ведь ни вы, никто не может этого сделать. Стараясь переделать и улучшить жизнь людей, вы только мучите и себя, и других людей, портите свою и чужую жизнь. Ни один человек в мире не призван к тому, чтобы исправлять других людей, и никто не может этого сделать. Всякий человек призван только к тому, чтобы исправлять, улучшать самого себя, и всякий человек и должен, и может это делать. И мало того, что всякий человек может и должен это делать: истинное благо всякого человека только в этом, только в том, чтобы улучшать самого себя, возвышать в себе, как сказано в Евангелии, сына Божия. Только испытай это человек: положи все свои силы на то, чтобы жить не для своего тела, а для Бога, положи свои силы на то, чтобы увеличивать в себе любовь, -ион почувствует, как радостна и легка станет жизнь его. «Придите ко мне все труждающи-еся... возьмите иго Моё на себя и научитеся от Меня все, яко кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим, ибо иго Моё благо и бремя Моё легко».

230. Особенно живо понял, что всё растёт, уходит и проходит. Удивительно, как люди могут не понимать этого: переносят свои желания на будущее, не думая о том, что будущее не остановится и также пройдёт, как всё прошедшее.

231. В последнее время каждый день ощущение праздника и благодарности за дарованное благо.

232. Мы переживаем ужасное время. Ужасны не грабежи, не убийства, не казни. Что такое грабежи? Это переходы имуществ от одних людей к другим. Это всегда было и будет, и в этом нет ничего страшного. Что такое казни, убийства? Это — переходы людей от жизни к смерти. Переходы эти всегда были, есть и будут, и в них нет ничего страшного. Страшны не грабежи и убийства, а страшны чувства тех людей, которые грабят и убивают.

233. Если бы я не знал, что я умру (как, я думаю, не знает этого животное), ответ на вопрос: зачем жить? — был бы очень лёгкий: жить, удовлетворяя своим животным потребностям. Но ведь во мне есть то свойство разума, по которому я знаю, что я умру, что моя жизнь здесь есть только прохождение, что заботы ни о моём здоровье, ни о моём имуществе, ни о моём почете, ни о моей славе, ни о том, что я сделаю для моей семьи или для моего народа, не могут доставить мне благо — я умру, исчезну, и потому совершенно всё равно, был ли я здоров, богат, славен, были ли мои наследники, соотечественники, даже род человеческий более или менее счастливы, потому что всего этого для меня не будет, да не будет и для самого себя. Что же мне делать во время этого перехода моего в этой жизни из одного несуществования в другое несуществование? Ответить на это я могу с двух сторон, и оба ответа одинаковы. С одной стороны, я не могу не признать того, что моё появление здесь и моё прохождение через жизнь должно быть нужно той силе, которая послала меня сюда, и нужно это прохождение моё не как животного только, а как животного существа, одаренного разумом, т.е., что я должен делать в этой жизни что-то такое, для чего нужен разум. С этой стороны положение моё подобно тому, в котором был бы работник, который был бы в том одурманении, при котором он забыл всё то, что было с ним перед этим, и который очнулся в неизвестном ему месте с лопатой в руках и подле недокопан-ной, но начатой, выходящей из недоступного отдаления канавы. Кто-то властвующий над ним, очевидно, хочет, чтобы он продолжал той лопатой, которая дана ему в руки, начатую работу. То же испытывает и человек, являющийся в этот мир и входящий в обладание своего разума: он не может не сознавать, что Кто-то хочет от него то, чтобы он своим разумом продолжал начатую в этом мире разумную работу. Таков один, с одной стороны, ответ на вопрос о том, что делать человеку во время прохождения его в этом мире от одного несуществования к другому? Другой, с другой стороны, ответ на тот же вопрос, еще более ясный и, если можно так сказать, еще более несомненный, это то, что живу я в этом мире для блага, для блага и ни для чего иного, как только для блага. И говорит мне это уже не разум, не случайные мои рассуждения, наблюдения, а не переставая всё существо во всё время моей жизни.

Ответ этот так прост и ясен, так сознаётся всегда и всеми, что он должен бы был быть принят всеми и никем никогда не оспариваем. На деле же выходит то, что ответ этот признаётся справедливым только детьми и самыми простодушными людьми; люди же взрослые, думавшие и наблюдавшие жизнь, признают этот ответ несогласным с разумом и наблюдением, — именно то, что люди, полагающие цель своей жизни в благе, не только не достигают его, но большей частью становятся несчастными. Что же это значит? Неужели признать, что та Сила, которая ввела меня в жизнь, которая обусловливает мою жизнь, вложила в меня, во всех нас неистребимую, всегдашнюю потребность блага только для того, чтобы обмануть, измучить нас, заставить нас стремиться к тому, чего мы не можем достигнуть? Неужели основные начала души: разум и желание блага — противоположны друг другу, исключают одно другое? Этого не может быть, — всегда отвечало и не может иначе отвечать сердце человеческое. И действительно, этого никогда не было, не могло и не может быть. Разум и желание блага не только не противоположны друг другу, не исключают одно другое, а напротив, немыслимы одно без другого, дополняют одно другое.

Дело в том, что они кажутся несогласимы только тогда, когда извращено понятие желания блага, приписываемого личности; извращён и разум, когда он признаёт возможным такое благо. Извращено понятие желания блага, когда цель этого желания представляется в благе личности. Благо это немыслимо при неизбежности не только смерти, разрушающей всякую возможность блага личности, но при существовании борьбы за существование во всех ее видах, при существовании физических страданий, болезней... И эта невозможность была бы совершенно очевидна, если бы обман не поддерживался извращённым разумом, который самыми разнообразными изворотами не старался бы или скрыть эту невозможность или оправдать ее. Так оправдывают эту невозможность все учения о будущей загробной жизни и вытекшие из этих религиозных учений (хотя и отрицающие их) философские учения о нравственном долге (Кант и его последователи). Также стараются скрыть эту невозможность учения эпикурейские, позитивистов и тех, которые отчаиваются в жизни. Скрывают эту явную невозможность блага личности, кроме рассуждений извращённого разума, еще и самые грубые и простые средства разжигания страстей и притупления, даже искусственными средствами (одурманивающими веществами) разума.

Так что кажется невозможным благо и противоречивым это желание блага в человеке с его разумом только потому, что извращены и понятие блага, и разум человеческий. Извращено желание блага тем, что основное, главное, составляющее жизнь человека и неистребимое в нём желание блага не есть желание блага для своей телесной личности, — оно кажется только таким при неразвитом и извращённом разуме, — а есть желание блага себе, своему духовному существу, тому существу, которое человек сознаёт не в одном себе, но во всём живом и особенно сильно и живо в таких же, как он, людях. Желание же блага своему духовному существу, сознаваемому человеком во всём живом, проявляется в человеке любовью. И потому истинное благо человека есть то благо, которое он находит в любви, в том чувстве любви, которое он сознаёт в себе, которое даёт ему счастье и которое он может бесконечно увеличивать и в увеличении которого и в пользовании которым никто и ничто не может ему препятствовать, в котором человек чувствует себя всемогущим, в котором сливается, соединяется с тем Началом, которому он приписывает своё существование. Таково извращение понятия блага. Извращение же разума состоит именно в этом, — не только непонимании того, в чём истинное благо, но в признании кажущегося блага личности за настоящее благо, в признании возможности блага где-то за гробом или здесь, в этой жизни, для человеческой личности.

Стоит восстановить понятие истинного блага, состоящего в увеличении любви, и откинуть все те ложные рассуждения, которыми разум старается скрыть безвыходное противоречие желания блага и невозможности его, для того, чтобы желание блага истинного, не только вложенного в душу человека, но составляющего эту душу, выражающегося любовью и не могущего встретить препятствие и не быть всё более и более удовлетворённым, чтобы это желание блага и не было бы самым ясным и точным ответом на вопрос о том, что делать человеку во время этого прохождения от одного существования к другому, которое мы называем жизнью. — Разум, с одной стороны, отвечает мне на этот вопрос тем, что я — работник, долженствующий исполнить в этой жизни то служение, которого хочет от меня Пославший и давший мне для этого служения нужное орудие. Ответ в том, что я — работник и должен делать нужное Хозяину дело. На вопрос же о том, в чём именно это дело, и зачем мне его делать? разум мой не отвечает мне. И вот тут-то, с другой стороны, я получаю самое твердое и ясное указание на то, в чём это дело и зачем мне его делать? Делать для блага, потребность которого составляет сущность моей души.

Кто-то, что-то хочет от меня, чтобы я делал какое-то дело, пользуясь данным мне орудием разума.

Я спрашиваю: что именно и зачем мне делать? И мне отвечает неудержимое, непе-рестающее стремление к благу моего духовного существа, которое выражается во мне любовью, таким свойством, в котором я сознаю себя не только свободным, но всемогущим.

Казалось бы, чего же еще для того, чтобы не было никакого сомнения. Но и этого мало. Для того, кто бы всё-таки усум-нился в этом, готово самое убедительное доказательство. Доказательство это — опыт. Пусть только испытает человек истинность этого положения, пусть хоть на время перенесёт свою жизнь из ложного искания блага для своей телесной личности в благо духовной — в увеличение в себе любви ко всему живому, которое окружает его и с которым он входит в сношение, и он тотчас всем существом своим почувствует полное освобождение от всех стеснений, страхов, главное, тяжелых, недобрых чувств, тотчас почувствует то самое душевное состояние, которого всегда желало всё существо его. Мало и этого: отдавшись этому чувству, человек почувствует, что не только все так называемые горести, страхи, болезни, испытываемые личностью, но самая явная для разума неизбежная смерть, которая уничтожает всё, самая смерть перестаёт существовать для человека, положившего свою жизнь в духовном начале, живущем во всём и сознаваемом им любовью.

234. Если человек знает или думает, что знает, что ему делать для того, чтобы ему и всем людям было хорошо, лучше всего жить, то это, что он знает, или думает, что знает, и есть вера.

235. Сейчас в первый раз почувствовал полную свободу от мнения о себе людей. И какая радость, спокойствие и сила! Помоги Бог удержать.

236. Человек есть проявление Божества, но ему кажется сначала, что он — особенное существо: «я». Ему кажется, что он — «я» отдельный, что он — человек; а он — Бог, проявление Его. Не знаю, как животные, но человек не только может, но должен это познать. А познав это, человек не может не полагать свою жизнь в соединении со всем — т.е. в любви. — Последствием этого для человека — благо.

237. Любить дурного человека кажется невозможным. Оно и точно невозможно. Но любить надо и можно не человека, а задавленного, заглушённого Бога в человеке, и любить этого Бога, и стараться помочь Ему высвободиться. И это не только можно, но радостно.

238. Настоящая, серьёзная жизнь только та, которая идёт по сознаваемому высшему закону; жизнь же, руководимая похотями, страстями, рассуждениями, есть только преддверие жизни, приготовление к ней, есть сон.

239. Как в стареющемся человеке, всё более и более проявляется в нём согласие с силой Божьей вечной, так точно всё больше и больше проявляется это согласие во всём мире, по мере движения времени.

240. Никто не призывает тебя к изменению и улучшению существующих порядков, но вся сила жизни, вложенная в тебя, призывает тебя к изменению и улучшению твоей внутренней, духовной жизни, к всё большему и большему проявлению в себе Бога.

241. Все больше и больше проявлять в себе Бога — в том жизнь, в том и вера.

242. Женщины нашего круга, людей достаточных, имеют перед мужчинами этого круга огромное преимущество, которого не имеют деревенские, вообще трудящиеся женщины: это то, что они, рожая и выкармливая детей, делают несомненно нужное, определённое высшим законом, настоящее дело. Мужчины же наши, большей частью, проживают всю жизнь в штабах, профессорстве, судах, администрации, торговле, не только не делая никакого настоящего дела, но делая скверные, глупые, вредные дела. Зато и женщины бездетные, если только они не святые, не отдаются делам любви, а берутся за мужское безделье, бывают еще гаже, глупее и самодовольнее в своей гадости самых извращённых мужчин неработающих классов.

243. Человек запутался так, что чтоо ни сделай, — всё дурно, как перекрёсток дорог сказочного богатыря. Кажется, что выхода нет, и куда ни пойди — всё будет худо. И вот, если только найдёт на него внутреннее просветление, и он поймёт, что ему выбирать ничего не нужно, а нужно только сознать в себе Бога и отдаться Ему, т.е. отдаться любви. И тогда не нужно ничего выбирать. Иди по какой хочешь дороге — на всех благо.

244. Говорят: только попробуй один жить по любви, когда все люди вокруг будут жить по мирскому, и тебя оберут, замучают самого и только посмеются над тобой. Так говорят люди, но это неправда. Не может этого быть. Любовь и разум вложены не в меня одного, а во всех людей. Не мог Бог вложить в нас любовь и разум — частицу Себя — только затем, чтобы нам было дурно, если мы станем жить тем, что вложено в нас и что влечёт нас к себе. Не может этого быть.

245. Какое счастье чувствовать, как я это иногда чувствую, что у меня другого побуждения в жизни нет, как только то, чтоб исполнять волю Пославшего.

Я помру, так что же? Тем лучше. Если не я сам, Л.Н., буду исполнять эту волю, будут исполнять ее те люди, которые от меня, через меня поймут, что жизнь только в том, чтобы исполнять эту волю.

246. Какое счастье жизнь! Иногда теперь, все дальше и дальше подвигаясь в старости, я чувствую такое счастие, что больше его, кажется, не может быть. И пройдет время, и я чувствую еще большее, чем прежнее, счастье. Так чувствую я это теперь, записывая сейчас, 15 числа в 12 часов дня.

247. Хорошо спрашивать себя, особенно когда колеблешься: сделать, не сделать? — для себя ли делаешь или для Бога?

248. Хочется написать о женщинах и о сумасшествии устройства мира.

249. Отчего безграмотные люди разумнее учёных? От того, что в их сознании не нарушена естественная и разумная постепенность важности предметов, вопросов. Ложная же наука производит это нарушение.

250. Требования семьи не могут оправдать противные нравственности поступки, также как взятый на себя подряд не может оправдать бесчестных расчётов с поставщиками.

251. Требования семьи, это мои требования для семьи.

252. Нужда для семьи нужнее, чем роскошь.

253. Мне, богатому человеку, надо дать воспитание детям: как одевать их, кормить? как их учить? Для человека в нужде вопросы эти решены, и всегда лучше, чем для человека богатого.

254. Наше воспитание людей похоже на выведение таких плодов (яблок и т.п.), в которых всё почти была бы одна оболочка (вкусная) семени. Чтобы семени, если можно, совсем бы не было. Воспитывать людей так, чтобы души было как можно меньше, а было бы одно тело.

255. Только благодаря времени, движению, возможно осуждение себя, раскаяние и вследствие этого — радость духовного роста.

Только благодаря пространству, отделённости, возможна любовь и радость ее. Для не движущегося и не отделённого существа — для Бога — нет ни радости духовного роста, ни блага любви.

256. Внешние знаки поклонения Богу нужны, необходимы людям. Человек, который, будучи один, перекрестится, скажет: Господи, помилуй, — этим показывает признание своего отношения к Существующему Непостижимому. Жалки люди, не признающие этого отношения.

257. Бог хочет блага всем. Если я хочу жить по воле Бога, то должен желать блага всем, то есть любить.

258. Во мне живёт то, что хочет блага. Я только по недоразумению думаю, что я хочу блага себе. Желание блага, живущее во мне, не может желать блага себе одному. Желание блага есть голос Бога, желающего блага всему.

259. Для разумного человека, живущего духовной жизнью, разум есть руководитель жизни. Для неразумного, живущего телесной жизнью, разум есть только орудие, которое может быть с пользой употреблено для блага личной жизни.

260. Всё чаще и чаще испытываю какой-то особенный восторг, радость существования.

Да, только освободиться, как я освобождаюсь теперь, от соблазнов: гнева, блуда, богатства, отчасти сластолюбия и, главное, славы людской, и как вдруг разжигается внутренний свет.

261. Жизнь не шутка, а великое, торжественное дело. Жить надо бы всегда также серьёзно и торжественно, как умираешь.

262. Когда люди говорят, то кажется, что всякое говоренье есть одно и то же дело. А между тем этих говорений есть два совершенно различных и по причинам, вызывающим говоренье, и по последствиям. Большей частью люди говорят только для того, чтобы дать ход всем своим чувствам. Это говоренье праздное; и второе, — говорят тогда, когда хотят передать свою мысль другому