Постинг
20.12.2010 20:33 -
Американски журналист при Толстой-1891г.
Толстой и его народ
Не знаю, как это случилось, но на следующий день рано утром я шагал по снегу в мужицких валенках со старшей дочерью Толстого28. Несколько минут мы пробивались сквозь метель под свист ветра, пока не достигли самой деревни Ясная Поляна — двойного ряда крытых соломой изб, расположенных на унылой равнине. Молодая графиня с изяществом лани обходила чудовищные сугробы. Каждый крестьянин снимал перед ней шапку и бормотал благословение.
Мы зашли в избу; негромкий хор голосов приветствовал нас. Перед нами была та Россия, ради которой Толстой отказался от привилегий титула и богатства. Глухонемой, косматый, угрюмый мужик, бывший крепостной, сидел за столом и ел черный хлеб. Двое полуголых розовощеких ребятишек с озорными лицами жались к нему. При виде дочери Толстого черные глаза крестьянина заблестели от радости, а выражение лица смягчилось. Его жена и дочь ткали себе одежды. Они встали и поклонились.
Лекарство для малютки. Малыш проглотил его с жадностью. Ягненок, вбежав, заблеял у ног графини и лизнул ее руку. Взрослая овца находилась в избе.
Мы сидели в мрачной избе и выслушивали радости и горести семьи. Овца окотилась неудачно, и дела были плохи. Не сходит ли графиня взглянуть на лошадь, что они купили за тридцать пять рублей и не выскажет ли своего мнения? Мы вошли в загон, расположенный позади избы, и графиня осмотрела зубы и ноги лошади, высказала свое мнение, дала совет.
Потом сквозь жестокую метель мы отправились к большой избе, где размещалась школа. Она была переполнена лохматыми мальчиками и девочками, которые распевали на все лады буквы русского алфавита, в то время как смуглый молодой человек, явно смущенный нашим присутствием, пытался заставить замолчать хихикающих учеников, отчаянно «пронизывая» их «гневным взглядом». Молодая графиня одно время была их учительницей, и в ее присутствии испугать их было невозможно. А она шла от одного ученика к другому, просматривая их каракули, поглаживая их по головам и одобряя хорошие работы. Эта школа существовала при поддержке графа, и его две дочери учили здесь до тех пор, пока власти не запретили это из опасения, как бы графини не заложили либеральных идей в умы детей.
Когда мы шли обратно по безлюдной улице, нас пригласили зайти еще в одну избу. Слепая седая женщина и ее две толстые, но хорошенькие дочки в грубо вышитых крестьянских одеждах сидели за своими прялками. Пришло письмо от родственника. Не прочтет ли его им графиня? Конечно, прочтет. Очаровательная девушка, с еще сверкающим на подоле и валенках снегом, села между ними и начала читать корявые каракули, кивая головой то одному, то другому, когда речь шла о разных членах семьи.
Все было так просто, так подлинно. Она сидела там, как крестьянка среди крестьянок, разделяя горести, трудности и смешное в их жизни.
Я увидел Россию Толстого.
Когда мы вернулись обратно, граф пригласил меня с собой на прогулку. Метель постепенно улеглась, и снежинки легко кружились в воздухе. Отдаленный звон бубенчиков разносился по застывшим равнинам.
Когда Толстой выходил на свою ежедневную прогулку, он одевался, как простой крестьянин, и трудно было поверить, что косматый колосс, так легко шагающий рядом со мною по глубокому снегу, был высшим жрецом русской литературы.
— Вы, корреспонденты газет, дурное племя, — сказал он.
Это была правда, я ничего не ответил. И граф тут же забыл об этом предмете.
— У вас в Америке есть полковник Ингерсолл29, — сказал он, когда мы проходили через небольшой березняк. — Это развязный болтун, сказавший несколько глупых слов. Он доказывает, что Нагорная проповедь Христа теряет практический смысл в применении к нашему индустриальному времени. Мне очень хочется написать книгу о поверхностных учениях этого человека. Он невежда. Рассуждает так, словно индустриализм есть закон, а не продукт человеческой деятельности, который может быть изменен. Истина состоит в том, что вся система принуждения порочна. Всякий враг человеческой свободы опирается на нее. Никого нельзя принуждать делать что-либо против воли. В своей новой книге я хочу привести слова Томаса Джефферсона30 о том, что минимум правительства есть лучшее правительство31. Он мог бы пойти еще дальше и сказать, что отсутствие правительства — еще лучше.
— Отсюда следует социализм.
— Я знаю.
— Вы увидите, что Томас Джефферсон плохой защитник аргументов социализма.
— А вы не верите в социализм? — спросил граф.
— Нет. Американская идея состоит в том, чтобы возложить как можно больше ответственности на личность и развивать именно личность, вместо того, чтобы растворять ее в массе общества. Американцы в целом убеждены, что когда вы пытаетесь уравнивать людей, вы уравниваете их вниз по наклонной, а не вверх. Но американцы также считают, что общество должно, по конституции, располагать в определенной степени полномочным правительством, чтобы сдерживать жестокость и беззаконие.
— Беззаконие? Да почему же вообще должны существовать какие-то законы?
— Потому что без них нельзя следить за выполнением контрактов или охранять права личности.
— А почему контракты должны выполняться? Если человек не хочет делать чего-то, почему его должны принуждать делать это?
— В противном случае невозможно будет реализовать огромные человеческие начинания, — ответил я.
— Но почему же эти великие предприятия должны быть поддерживаемы силой?
— Потому что — даже если взглянуть на вещи с вашей точки зрения — железные дороги, мосты, корабли и телеграфы соединяют людей и приближают день, когда весь мир станет одной большой семьей.
Граф молча шагал по снегу.
— В этом что-то есть. Все, что доносит до нас мысли других людей, хорошо.
— Без печатного станка я не мог бы узнать в Нью-Йорке, в шести тысячах миль отсюда, о вашем учении.
— Правда, но человечество потеряло истинный путь, и было бы лучше вернуться назад и найти правильный путь жизни — путь любви, — чем строить мосты. Без человеческого рабства не могли бы быть построены египетские пирамиды. И что из этого? Мы можем обойтись без пирамид, но не можем обойтись без свободы человека. Я видел ужасную вещь в Туле. Я поехал туда взглянуть на сына своего друга сапожника, он работает там подмастерьем, причем я узнал, что он трудится каждый день с шести утра до двенадцати ночи. Сапоги полезны, но лучше ходить босым, чем губить мальчишек. Если бы мы могли владеть огромными предприятиями, о которых вы говорите, не нарушая закона любви, пусть они существуют, в противном случае — пусть они прекратят существование. Лучше жить так, как живут здесь крестьяне, и следовать по стопам Христа, чем воздвигать огромные системы материального богатства за счет духовной жизни.
— Слыхали ли вы когда-нибудь об ирландском солдате, который настаивал на том, что единственный человек в полку, который идет в ногу, это он сам? — спросил я.
Граф пересекал опасную часть дороги. Он остановился и поднял руку.
— Моя мысль совсем не в этом, — сказал он. — Я возражаю против попытки людей убедить самих себя, что их эгоистичная и безнравственная жизнь основана на учении Христа. Христа нельзя понять по какому-либо отдельному отрывку из его учения. Дух его высказываний в целом — вот что осуждает наша цивилизация. Христос был бы изгоем среди христиан девятнадцатого столетия.
Когда мы шли по большой дороге, мимо нас пронеслись великолепные сани, и аристократической внешности господин, в богатой пелерине из соболей с бриллиантовой брошью, сверкавшей в шарфе, поднял свою меховую шапку и приветствовал Толстого с видом явного глубокого уважения.
— Благослови тебя Господь, брат, — сказал граф просто.
В скором времени на дороге появились два дряхлых старика в выцветших тулупах и грязных валенках; они держали друг друга за руку. Это были странники, направлявшиеся к святым храмам Москвы, усталые и жалкие. Они остановились в нескольких шагах перед нами и, крестясь, сняли шапки и поприветствовали графа как собрата крестьянина.
— Благослови вас Господь, братья, — сказал Толстой, обнажая голову. Затем он взял их за руку и повел назад к своему дому, а я шел медленно следом, мысленно сравнивая великих людей, с которыми я встречался в столицах мира, с этим могучим духом, который мог прийти на помощь несчастному, жалкому роду человеческому…
Я был свидетелем многих сцен на больших дорогах мира, но никогда не видел более проникновенно-прекрасного зрелища, чем это возвращение домой.
Мы принялись за простой обед из овощей, накрытый на длинном столе, покоившемся на некрашенных деревянных подставках. Комната была большая, голая, без картин и ковров. Только рояль напоминал о роскоши. Голодные странники сели между дочерьми Толстого. Передо мной положили кусок мяса. Граф сказал про него: «Этот труп», — и я отодвинул его прочь.
— Так вы не едите мяса?»
— Нет, — сказал граф. — Неразумно убивать невинных животных, когда мы вполне можем прожить овощами. Это ненужная жестокость.
— Но вы рубите деревья, — сказал я. — А дерево живое. Оно дышит листьями, пьет корнями, у него есть кровь — сок, текущий по жилам, и кожа из коры. Мы знаем по плющу и чувствительным растениям, что растения могут даже думать. Откуда вам известно, что вы не причиняете более ужасную боль, когда рубите дерево топором?
Граф вздохнул и отвернулся.
— Может быть, это и так, — сказал он, — но я знаю, что овца менее чувствительна, чем человек, блоха менее чувствительна, чем овца, а дерево менее чувствительно, чем блоха. Я должен располагать свои действия пропорционально. Необходимо рубить дерево, но не обязательно убивать овцу.
После обеда, когда зажгли лампы в комнате, где кормились и славили Бога многие странники, мы собрались за круглым столом, где жена и дочери Толстого вязали теплые платки для крестьянок, а его трехлетний сынишка танцевал русский танец после того, как его отец решительно отказался играть с ним в «свои соседи». По одну сторону стола сидела графиня Толстая, величественная и красивая, по другую — граф; крупные черты его лица в тусклом свете казались отлитыми из бронзы. Снаружи метель раскачивала верхушки деревьев и наметала снег к избам. На лестнице скулила собака со сломанной лапой.
Именно тогда я услышал от графини о ее намерении получить аудиенцию у Александра III. Она надеялась смягчить суровость жестокой цензуры, оттолкнувшей ее мужа от художественного творчества. После я узнал, что ее обращение к императору было напрасным. Она просила его смягчить строгость цензоров, которые в своем слепом стремлении вытравить либерализм уничтожали все, что было великолепного и жизненного в сочинениях ее мужа. Графиня напомнила своему монарху, что Екатерина Великая прославила свое имя тем, что окружила себя великими писателями своего времени, вместо того чтобы отчуждать их от Двора32. Александр слушал красноречивую женщину, которая приехала из скромной Ясной Поляны, сильную в правоте своего дела и верившую, что ее просьба должна встретить великодушный отклик. Она забыла, что дух прогресса был погребен в могиле Александра II и что влияние Победоносцева33, духовно ограниченного обер-прокурора Святейшего Синода, на ум его преемника разрушило всю надежду на реформы. Император выслушал ее доводы, как слушал искренние просьбы Лорис-Меликова34 о конституционном правительстве, и решительно отказал в снисхождении. Не будет преувеличением сказать, что неудача, постигшая Толстого при издании последнего большого романа35, который он задумал, явилась следствием непреклонной позиции царя.
Обвиняющие Толстого в его слишком ревностном следовании догматам христианства должны познакомиться с окружающей его обстановкой, и тогда они смогут понять, как он пришел к своему теперешнему миропониманию. Он честный и здравомыслящий человек. Даже в самые горькие периоды своей суровой жизни он выглядел счастливым человеком. Не знакомый с этими фактами может сомневаться в том, что как бы ошибочен ни был его путь, он разбудил в мыслящем народе России понимание социальной, экономической и политической несправедливости, и его аскетическая жизнь была выражением постоянного протеста. Я рассказал историю его единения с православной церковью и отхода от нее, но это не все. Есть еще детали, которые должны помочь объяснить жизнь этого необыкновенного человека.
Когда мы разговаривали в этот вечер с Толстым, он сказал мне, что никогда не откажется от мысли, что физический труд есть долг, возложенный на каждого человека, и что он должен продолжать до своего последнего дня пахать в поле, тачать сапоги, что бы ни говорило «общество». Он проиллюстрировал свою теорию труда цитатой из Тимофея Михайловича Бондарева, русского крестьянина, запрещенная книга которого стала известна миру благодаря стараниям графа36: «Собери со всего света сокровища и отдай их за дитя, а оно не будет твоим, а как было чужое, так чужим тебе и останется. Чье же оно? Да той матери, которая его родила. Также и мужик: и он тоже может отказаться от хлебной работы, купить деньгами один фунт хлеба; а он как был чужой, так и будет чужим. Чей же он? Да того, кто его работал. Потому что как Богом положено: жене не должно прикрываться деньгами или какими-либо изворотами от рождения детей, так и муж должен для себя, и для жены, и для детей своими руками работать хлеб, а не прикрываться деньгами или другими изворотами, несмотря ни на какое достоинство».
Вот в этом и заключался секрет жизни Толстого — в любви и труде. Он писал четыре часа каждый день, но помимо этого еще занимался и физическим трудом. Он выходил работать среди угнетенных крестьян не только для того, чтобы проповедовать святость труда, но и для того, чтобы разделить с ними чувства удовлетворения и собственного достоинства от создания благ своими руками. Представьте себе Шекспира, Гете, Данте, Гюго или Теккерея, увлеченных таким делом на закате своей жизни!
Сквозь дымку лет, прошедших после моей поездки в Ясную Поляну, я оглядываюсь назад и вижу Толстого, читающего завещание Бондарева, как-будто оно было его собственным: «И похоронить меня прикажу я сыну своему не на кладбище, а на той земле, где мои руки хлеб работали, и, четверти на две не досыпавши песком или глиною, досыпь ее плодородною землею, а оставшуюся землю свези домой так чисто, чтобы и знаку не было, где гроб покоится, и таким же порядком продолжай на ней всякий год хлеб сеять. А со временем перейдет эта земля в другие руки и так же будут люди на моем гробе сеять хлеб до скончания века.
[Вот тут-то и сбудется речение: “да снидем в гроб, как пшеница созрелая, или как стог гумна вовремя связанный” (Иов 5.26)37.]
Этот мой памятник будет дороже ваших миллионных памятников, и о такой от века неслыханной новости будут люди пересказывать род родам до скончания века; да и многие из земледельцев сделают то же самое. А может статься, и из вас, именитых людей, кто-либо пожелает и прикажет похоронить себя на той земле, где люди хлеб сеют».
Местность вокруг Ясной Поляны суровая и пустынная. Мало что напоминает крестьянам о внешнем мире, кроме визитов посланников императорского правительства в поисках рекрутов для армии. Из поколения в поколение они живут, удаленные от изменчивых влияний современной цивилизации. Немногие из них понимают Толстого. Они знают, что он большой писатель, еще они слышали, будто император приказал ему жить в деревне, потому что он был защитником простого народа и не любил и осуждал аристократию. Но едва ли, мне кажется, они знают, с какой нежностью и состраданием он смотрит на них. И все же странники, которых кормят за его столом и которым дают приют под его крышей, разносят во все концы империи рассказы о доброте Толстого, а деревенский сапожник, который работает с ним бок о бок, говорит, что хотя граф и шьет плохие сапоги, он заставляет молодых людей гордиться тем, что они труженики.
После того, как был написан этот очерк, православная церковь официально отлучила графа Толстого38. Православное христианство отвергло человека, который пытался буквально следовать по стопам Христа. И все же, когда воинственные ханжи, которые вычеркнули его имя из списка христиан, превратятся в прах в забытых всеми могилах, пример и учение Льва Толстого пребудут живо в своем влиянии на мир.
* * *
В 1903 г. Джеймс Крилмен вновь посетил Толстого. О своем предстоящем визите он сообщил из Берлина в письме от 23 июня. В нем Крилмен писал:
«Дорогой граф!
Несколько лет уже прошло с тех пор, как я посетил вас в Ясной Поляне в качестве издателя39 «New York Herald». Теперь я еду в Россию как представитель газеты «World». Я бы желал вновь побывать у вас, если мне дозволено по-прежнему считать себя одним из паломников Ясной Поляны.
«Воскресение»40 произвело сильное и прекрасное впечатление в Америке, так как ваше мастерство столь же проникновенно и глубоко, как ваше учение. Мы все надеемся, что вы дадите миру новое грандиозное поучение в новом романе.
Завтра утром я выезжаю в Петербург, а вслед затем хочу направиться в Ясную Поляну.
Буду бесконечно признателен, если вы пришлете мне на адрес «Hotel de l’Europe» в С.-Петербурге разрешение посетить вас.
С наилучшими пожеланиями и искреннейшими приветствиями графине, позвольте мне заверить вас в своей преданности,
Джеймс Крилмен»41.
Письмо осталось без ответа. Тем не менее Джеймс Крилмен прибыл в Ясную Поляну и гостил у Толстого 24 и 25 июня. С.А.Толстая писала по поводу его приезда: «Сейчас приехал американец корреспондент и стало неловко жить на свете с сознанием, что всякое наше слово и движение будет описано и напечатано…»42 Софья Андреевна была, безусловно, права, однако прав был и Крилмен, прибывший в Ясную Поляну для того, чтобы рассказать американским читателям о своих новых беседах с Толстым. Эти беседы были напечатаны в газете «New York World» 9 августа 1903 г.43.
В статье Крилмен отметил изменения во внешнем виде Толстого, произошедшие после их встречи в 1891 г. «Суровое выражение, которое я наблюдал на лице мастера двенадцать лет тому назад, — писал Крилмен, — теперь исчезло. Глаза больше не загораются внезапным огнем, брови не сдвигаются сердито, предвещая вспышку гнева, — его лицо излучает спокойствие»44.
Во время беседы с Толстым речь шла как о самом писателе, так и об Америке.
« — Если я верю, что во мне есть искра божия, значит, я являюсь частью божества и знаю свое назначение в мироздании, сознаю свой долг перед всеми другими людьми. Если же я верю, что я — просто животное, я и жить буду, как животное, заботясь только о себе. Став истинным христианином, человек обретает такую центральную точку, откуда ему ясно все видно. Америка нуждается в великой вере. Истина сделает ваш народ свободным. Когда американцы перестанут считать целью жизни удовольствие, им не нужно будет столько денег. Ваши рабочие никогда не одержат победу в борьбе с капиталом при помощи рабочих союзов. На стороне капитала всегда будут правительство и армия»45.
Толстой поражал многих своих собеседников неожиданным ходом своих мыслей.
« — Гордиться своей страной дурно. А вот стыдится за свою страну — это хорошо. По-моему, американцы постоянно гордятся своей страной.
— А почему бы им не гордится? Как-никак, это страна, основанная на принципе равноправия.
— Это страна, поглощенная погоней за деньгами, — отметил Толстой»46.
После мучительного духовного кризиса Толстой в 1891 г. отказался от авторского гонорара за сочинения, написанные им после 1880 г., — случай уникальный в мировой практике. Писатель предоставил всем желающим печатать свои сочинения безвозмездно. Поэтому вопрос, заданный Крилменом, не был для Толстого новым.
« — Правда, что вы отказываетесь брать деньги за свои книги?
— Правда.
— Почему?
— Потому что я считаю, что ни один человек не обладает правом собственности.
— Но разве есть у вас моральное право лишать жену и детей дохода от вашего литературного труда?
Он снова повернулся ко мне и сказал с нетерпеливым жестом:
— Мне уже надоело объяснять всему свету, почему я так поступаю. Это религиозный принцип47.
Много внимания было уделено в американской печати отлучению писателя от церкви48, и во время беседы с Толстым Крилмен не мог удержаться от интересующего его вопроса.
«— Как подействовало на вас отлучение от церкви?
— Да никак. Я не придаю этому значения. Церковь давным-давно отреклась от христианства, как же ей было не отречься от христианина?49»
Однако настоящей сенсацией беседы Джеймса Крилмена с Толстым, напечатанной в газете «World», явились слова Толстого о грядущем упадке Америки. Автор «Войны и мира» вещал: «Америка утратила свою молодость У нее седеют волосы, выпадают зубы, наступает старческое одряхление. Вольтер сказал, что Франция загнила прежде, чем созрела, но что же тогда следует сказать о стране, чьи идеалы не пережили и одного поколения людей? Ваши эмерсоны, гаррисоны и уитьеры канули в прошлое. Ваша страна плодит одних только толстосумов. В годы до и после Гражданской войны духовная жизнь вашего народа расцветала и приносила плоды. Теперь же вы — жалкие материалисты»50.
Интервью Крилмена перепечатали многие газеты. Броские названия привлекали внимание: «Русский философ оплакивает падение американской морали», «Наша молодость прошла», «Наши идеалы пришли в упадок». В Ясную Поляну полетели письма американских корреспондентов. «Милостивый государь! — писал один из таких корреспондентов. — Я только что прочел отчет о вашей беседе с мистером Крилменом, представителем газеты “New York World”. Больше всего меня поразило ваше утверждение, что Соединенные Штаты отошли от своих идеалов. В значительной степени это — увы! — чистая правда! Тем не менее большинство нашего народа по-прежнему хранит верность идеалам Америки, и настанет день, когда это большинство отвергнет действия тех, кто увел нацию с правильного пути.
Прошу вас верить, что у вас много поклонников и сторонников в нашей стране. Имя Толстого для нас родное. Ваши произведения переживут вас»51.
Другой корреспондент сообщал: «Вы правы, милостивый государь, мы созрели преждевременно и теперь клонимся к упадку. Мы живем в разгуле богатства и роскоши и умрем от порочных излишеств»52.
В этом вихре откликов и суждений Крилмен не оставался совершенно бесстрастным. Он не во всем был согласен с Толстым. Но в одном из последних писем к великому художнику он говорил: «Я всегда буду считать вас величайшим из правдивейших людей»53.
1 The Forum. New York, 1890. Vol.10, №3. P.264.
2 Литературное наследство, М., 1965. Т.75. Кн.1. С.338
3 Tyler M.F. Tolstoy’s Novels // New Englender and Yale Review. New Haven, 1887. Vol.X, March. P.195.
4 Литературное наследство. М., 1965. Т.75. Кн.1. С.347.
5 Там же. С.347.
6 Houghton Ross C. Count Lyof Tolstoi // Methodist Review. New York, 1889. Vol.5. P.380.
7 Литературное наследство. М., 1965. Т.75. Кн.1. С.340.
8 In Honor of Tolstoy. A Dinner in Celebration of the Seventieth Birthday of the Russian Novelist and Reformer// The Critic. New York. Vol. XXXIII, old series, 1898. October. № 856. P.287.
9 Ibid. P.284.
10 Ibid. Р.288.
11 «Литературное наследство». М., 1965.Т.75. Кн.1. С.546.
12 Рукописный отдел Государственного музея Л.Н.Толстого. По-русски публикуется впервые.
13 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. В 90 т. М.;Л., 1928—1958. Т.65. С.267.
Леонила Фоминична Анненкова (1844—1914) — жена курского помещика и юриста Анненкова Константина Никаноровича (1842—1910), знакомая Толстого.
14 Там же. Т.52. С.376.
15 Николай Николаевич Страхов (1828—1896) — литературный критик и философ-идеалист, близкий друг Толстого
16 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т.65. С.276.
Томас Пейн (1737—1809) — политический и общественный деятель США и Великобритании. Его книга «Age of reason» («Век разума» — англ.), впервые изданная одновременно в США и Англии в 1794 г. выдержала много изданий. В 1891 г. она была издана в Нью-Йорке двумя издательствами.
В Яснополянской библиотеке Л.Н.Толстого книга Т.Пейна «Век разума» не числится.
17 Там же. Т.52. С.19.
18 Эмилий Диллон (1855—1933) — английский ученый-ориенталист, журналист и переводчик. Впервые приехал в Россию в1878 г. Окончил Харьковский университет, где в 1883 г. защитил диссертацию по сравнительному языкознанию и стал профессором (1883—1887). С конца 1880-х гг. специальный корреспондент лондонской газеты «Daily Telegraf». В 1890—1891 гг. переводил на английский язык сочинения Толстого — «Крейцерову сонату», «Семейное счастье», «Плоды просвещения» и др. Уехал на родину после 1915 г.
19 Рукописный отдел Государственного музея Л.Н.Толстого. По-русски публикуется впервые.
20 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т.65. С.271.
21 От древнеиндийского avatāra — «нисхождение», что означает нисхождение божества на землю, его воплощение в смертное существо ради «спасения мира», восстановления «закона» и «добродетели».
22 Беннет Джеймс Гордон (1841—1918) — владелец газеты «New York Herald».
23 Речь идет о романе «Декабристы», над которым Толстой работал в 1878—1879 гг., не завершив работу. В то время В.В.Стасов предоставил Толстому копию с собственноручной записки Николая I о церемониале казни декабристов.
24 Мф.5, 34-37.
25 Мф.5, 39.
26 Цитата из поэмы Теннисона (1809—1892) «Принцесса» (1847) дается в подстрочном переводе.
27 Иван (Ванечка) Толстой (1888—1895) — младший сын Л.Н.Толстого.
28 Татьяна Львовна Толстая (1864—1950).
29 Роберт Грин Ингерсолл (1833—1899) — американский политический деятель, юрист, оратор, агностик. Автор двух статей (1890) о Толстом — «Толстой и ”Крейцерова соната”» и «Христианство и любовь женщины. Полковник Ингерсолл о графе Толстом».
30 Томас Джефферсон (1748—1826) — американский государственный деятель, президент США (1801—1809). В Рукописном отделе Государственного музея Л.Н.Толстого хранится, сделанная рукою Толстого в 1891 г., запись легенды о человеке, черпавшем из моря воду. В конце приписка «Инд[ейская] сказка (из Джефферсона)». Впоследствии отрывки из сочинений Джефферсона Толстой включал в свои книги: «Круг чтения» (1904—1908), «На каждый день» (1906—1910), «Путь жизни» (1910).
31 Вероятно, эту цитату Толстой хотел включить в свой трактат «Царство божие внутри вас» (1890—1893).
32 Подробнее об этом см.: Толстая С.А. Дневники. М., 1978. Т.1. С.168-177.
33 Константин Петрович Победоносцев (1827—1907) — русский государственный деятель. В 1880—1905 гг. — обер-прокурор Синода. Автор текста «Определения Святейшего Синода… о графе Льве Толстом». Победоносцев послужил Толстому прототипом Топорова в романе «Воскресение».
34 Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1825—1888) — русский государственный деятель, в молодости участвовал в военных действиях против Шамиля, член Государственного Совета. 1880—1881 гг. — министр внутренних дел. Один из героев повести Толстого «Хаджи-Мурат».
35 Речь идет о романе «Воскресение» (1889—1899). Под словом «неудача» Крилмен имеет в виду значительные купюры, сделанные цензурой при публикации этого романа в журнале «Нива», а также в отдельном издании 1900 г.
36 Тимофей Михайлович Бондарев (1820—1898) — крестьянин-сектант, в 1867 г. сослан за свои убеждения в село Иудино Бейской волости Минусинского уезда Енисейской губернии, где открыл школу и учил детей в течение тридцати лет. В ссылке написал трактат «Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца». Толстой был знаком с этим сочинением и высоко его ценил. Бондарева он считал не только своим единомышленником, но и «учителем». Толстой посвятил Бондареву две статьи: предисловие к сочинению Бондарева, озаглавленное «Трудолюбие, или Торжество земледельца» (1886) и «О Т.М.Бондареве» (1895 г.) для «Критикобиографического словаря русскихъ писателей и ученых» С.А.Венгерова. В 1888 г. трактат Бондарева в сокращенном виде и свое предисловие Толстому удалось напечатать в газете «Русское дело». В 1890 г. сочинение Бондарева, по рекомендации Толстого, было издано во Франции. В том же году эта книга была переведена в Америке с французского. В России трактат в полном виде увидел свет лишь в 1906 г. Толстой поддерживал переписку с Бондаревым в продолжении тринадцати лет.
37 Пропущено Крилменом в тексте воспоминаний.
38 Отлучение Толстого от церкви было решением Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 г. Опубликовано в «Церковных Ведомостях при Святейшем Правительствующем Синоде» 24 февраля 1901 г.
39 Неточность перевода: Крилмен был не издателем, а редактором газеты «New York Herald».
40 Роман «Воскресение» до 1903 г., времени второго визита Дж.Крилмена в Ясную Поляну, выходил в Америке более десяти раз.
41 Литературное наследство. М., 1965. Т.75. Кн.1. С.429.
42 Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. М., 1959. С.126.
43 По-русски полностью интервью под названием «Лев Толстой беседует с Америкой» опубл. В.Я.Лакшиным в журнале «Иностранная литература» (1978. №8. С.230-236). Цитаты ниже приводятся по этому изданию.
44 Лев Толстой беседует с Америкой. С.232.
45 Там же. С.234.
46 Там же. С.235.
47 Там же.
48 См.: Count Tolstoi’s excommunication //The Outlook. New York, 1901. Vol.67. P.841-842; The Decree of Leo Tolstoi’s excommunication // Current literature. New York, 1901. Vol.31. P.232; Countess Tolstoi’s Protest // Public Opinion. New York, 1901. Vol.30. P.498.
49 Лев Толстой беседует с Америкой. С.235.
50 Там же. С.232.
51 Литературное наследство. М., 1965. Т.75. Кн.1. С.432.
52 Там же. С.433.
53 Там же. С.434.
Публикация, послесловие, перевод с английского и примечания В.А.Александрова
Лев Толстой. Ясная Поляна. 5 декабря 1903. Фото А.Л.Толстой
Титульный лист книги Дж.Крилмена «On the Great Highway». Бостон, 1901
Лев Толстой. Рисунок с портрета работы И.Е.Репина 1887 г. (вилы и лопата дорисованы в американском издании). Опубликован в журнале «The Review of Reviews American edition». New York, 1892. February. Vol.5. № 25. Р.40
Фронтиспис и титульный лист романа Л.Н.Толстого «Анна Каренина» (Лондон; Нью-Йорк, 1896)
Фронтиспис и титульный лист американского издания романа Л.Н.Толстого «Воскресение». 1900
Фронтиспис и титульный лист первого американского издания повести Л.Н.Толстого «Хаджи-Мурат». 1912
Джеймс Крилмен. Нью-Йорк. 1905
Папа Пий Х, Лев Толстой (1892), император Николай II. Иллюстрация из книги У.Брайяна «Under Other Flags» («Под чужими флагами». Лондон, 1904)
Лев Толстой с У.Брайяном-старшим (справа) и У.Брайяном-младшим (слева). Слева — переводчик Т.Суслов, справа — секретарь-стенограф М.Флин. Ясная Поляна. 5 декабря 1903. Фото А.Л.Толстой
Лев Толстой и Генри Джордж-младший. 5 июня 1909. Фото Мура. Опубликовано в журнале «The World’s Work». New York. 1902. Vol.41
Лев Толстой. Гравюра Р.Брайдена. Опубликована в журнале «The Critic». New York, 1902. Vol.41
Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство
Не знаю, как это случилось, но на следующий день рано утром я шагал по снегу в мужицких валенках со старшей дочерью Толстого28. Несколько минут мы пробивались сквозь метель под свист ветра, пока не достигли самой деревни Ясная Поляна — двойного ряда крытых соломой изб, расположенных на унылой равнине. Молодая графиня с изяществом лани обходила чудовищные сугробы. Каждый крестьянин снимал перед ней шапку и бормотал благословение.
Мы зашли в избу; негромкий хор голосов приветствовал нас. Перед нами была та Россия, ради которой Толстой отказался от привилегий титула и богатства. Глухонемой, косматый, угрюмый мужик, бывший крепостной, сидел за столом и ел черный хлеб. Двое полуголых розовощеких ребятишек с озорными лицами жались к нему. При виде дочери Толстого черные глаза крестьянина заблестели от радости, а выражение лица смягчилось. Его жена и дочь ткали себе одежды. Они встали и поклонились.
Лекарство для малютки. Малыш проглотил его с жадностью. Ягненок, вбежав, заблеял у ног графини и лизнул ее руку. Взрослая овца находилась в избе.
Мы сидели в мрачной избе и выслушивали радости и горести семьи. Овца окотилась неудачно, и дела были плохи. Не сходит ли графиня взглянуть на лошадь, что они купили за тридцать пять рублей и не выскажет ли своего мнения? Мы вошли в загон, расположенный позади избы, и графиня осмотрела зубы и ноги лошади, высказала свое мнение, дала совет.
Потом сквозь жестокую метель мы отправились к большой избе, где размещалась школа. Она была переполнена лохматыми мальчиками и девочками, которые распевали на все лады буквы русского алфавита, в то время как смуглый молодой человек, явно смущенный нашим присутствием, пытался заставить замолчать хихикающих учеников, отчаянно «пронизывая» их «гневным взглядом». Молодая графиня одно время была их учительницей, и в ее присутствии испугать их было невозможно. А она шла от одного ученика к другому, просматривая их каракули, поглаживая их по головам и одобряя хорошие работы. Эта школа существовала при поддержке графа, и его две дочери учили здесь до тех пор, пока власти не запретили это из опасения, как бы графини не заложили либеральных идей в умы детей.
Когда мы шли обратно по безлюдной улице, нас пригласили зайти еще в одну избу. Слепая седая женщина и ее две толстые, но хорошенькие дочки в грубо вышитых крестьянских одеждах сидели за своими прялками. Пришло письмо от родственника. Не прочтет ли его им графиня? Конечно, прочтет. Очаровательная девушка, с еще сверкающим на подоле и валенках снегом, села между ними и начала читать корявые каракули, кивая головой то одному, то другому, когда речь шла о разных членах семьи.
Все было так просто, так подлинно. Она сидела там, как крестьянка среди крестьянок, разделяя горести, трудности и смешное в их жизни.
Я увидел Россию Толстого.
Когда мы вернулись обратно, граф пригласил меня с собой на прогулку. Метель постепенно улеглась, и снежинки легко кружились в воздухе. Отдаленный звон бубенчиков разносился по застывшим равнинам.
Когда Толстой выходил на свою ежедневную прогулку, он одевался, как простой крестьянин, и трудно было поверить, что косматый колосс, так легко шагающий рядом со мною по глубокому снегу, был высшим жрецом русской литературы.
— Вы, корреспонденты газет, дурное племя, — сказал он.
Это была правда, я ничего не ответил. И граф тут же забыл об этом предмете.
— У вас в Америке есть полковник Ингерсолл29, — сказал он, когда мы проходили через небольшой березняк. — Это развязный болтун, сказавший несколько глупых слов. Он доказывает, что Нагорная проповедь Христа теряет практический смысл в применении к нашему индустриальному времени. Мне очень хочется написать книгу о поверхностных учениях этого человека. Он невежда. Рассуждает так, словно индустриализм есть закон, а не продукт человеческой деятельности, который может быть изменен. Истина состоит в том, что вся система принуждения порочна. Всякий враг человеческой свободы опирается на нее. Никого нельзя принуждать делать что-либо против воли. В своей новой книге я хочу привести слова Томаса Джефферсона30 о том, что минимум правительства есть лучшее правительство31. Он мог бы пойти еще дальше и сказать, что отсутствие правительства — еще лучше.
— Отсюда следует социализм.
— Я знаю.
— Вы увидите, что Томас Джефферсон плохой защитник аргументов социализма.
— А вы не верите в социализм? — спросил граф.
— Нет. Американская идея состоит в том, чтобы возложить как можно больше ответственности на личность и развивать именно личность, вместо того, чтобы растворять ее в массе общества. Американцы в целом убеждены, что когда вы пытаетесь уравнивать людей, вы уравниваете их вниз по наклонной, а не вверх. Но американцы также считают, что общество должно, по конституции, располагать в определенной степени полномочным правительством, чтобы сдерживать жестокость и беззаконие.
— Беззаконие? Да почему же вообще должны существовать какие-то законы?
— Потому что без них нельзя следить за выполнением контрактов или охранять права личности.
— А почему контракты должны выполняться? Если человек не хочет делать чего-то, почему его должны принуждать делать это?
— В противном случае невозможно будет реализовать огромные человеческие начинания, — ответил я.
— Но почему же эти великие предприятия должны быть поддерживаемы силой?
— Потому что — даже если взглянуть на вещи с вашей точки зрения — железные дороги, мосты, корабли и телеграфы соединяют людей и приближают день, когда весь мир станет одной большой семьей.
Граф молча шагал по снегу.
— В этом что-то есть. Все, что доносит до нас мысли других людей, хорошо.
— Без печатного станка я не мог бы узнать в Нью-Йорке, в шести тысячах миль отсюда, о вашем учении.
— Правда, но человечество потеряло истинный путь, и было бы лучше вернуться назад и найти правильный путь жизни — путь любви, — чем строить мосты. Без человеческого рабства не могли бы быть построены египетские пирамиды. И что из этого? Мы можем обойтись без пирамид, но не можем обойтись без свободы человека. Я видел ужасную вещь в Туле. Я поехал туда взглянуть на сына своего друга сапожника, он работает там подмастерьем, причем я узнал, что он трудится каждый день с шести утра до двенадцати ночи. Сапоги полезны, но лучше ходить босым, чем губить мальчишек. Если бы мы могли владеть огромными предприятиями, о которых вы говорите, не нарушая закона любви, пусть они существуют, в противном случае — пусть они прекратят существование. Лучше жить так, как живут здесь крестьяне, и следовать по стопам Христа, чем воздвигать огромные системы материального богатства за счет духовной жизни.
— Слыхали ли вы когда-нибудь об ирландском солдате, который настаивал на том, что единственный человек в полку, который идет в ногу, это он сам? — спросил я.
Граф пересекал опасную часть дороги. Он остановился и поднял руку.
— Моя мысль совсем не в этом, — сказал он. — Я возражаю против попытки людей убедить самих себя, что их эгоистичная и безнравственная жизнь основана на учении Христа. Христа нельзя понять по какому-либо отдельному отрывку из его учения. Дух его высказываний в целом — вот что осуждает наша цивилизация. Христос был бы изгоем среди христиан девятнадцатого столетия.
Когда мы шли по большой дороге, мимо нас пронеслись великолепные сани, и аристократической внешности господин, в богатой пелерине из соболей с бриллиантовой брошью, сверкавшей в шарфе, поднял свою меховую шапку и приветствовал Толстого с видом явного глубокого уважения.
— Благослови тебя Господь, брат, — сказал граф просто.
В скором времени на дороге появились два дряхлых старика в выцветших тулупах и грязных валенках; они держали друг друга за руку. Это были странники, направлявшиеся к святым храмам Москвы, усталые и жалкие. Они остановились в нескольких шагах перед нами и, крестясь, сняли шапки и поприветствовали графа как собрата крестьянина.
— Благослови вас Господь, братья, — сказал Толстой, обнажая голову. Затем он взял их за руку и повел назад к своему дому, а я шел медленно следом, мысленно сравнивая великих людей, с которыми я встречался в столицах мира, с этим могучим духом, который мог прийти на помощь несчастному, жалкому роду человеческому…
Я был свидетелем многих сцен на больших дорогах мира, но никогда не видел более проникновенно-прекрасного зрелища, чем это возвращение домой.
Мы принялись за простой обед из овощей, накрытый на длинном столе, покоившемся на некрашенных деревянных подставках. Комната была большая, голая, без картин и ковров. Только рояль напоминал о роскоши. Голодные странники сели между дочерьми Толстого. Передо мной положили кусок мяса. Граф сказал про него: «Этот труп», — и я отодвинул его прочь.
— Так вы не едите мяса?»
— Нет, — сказал граф. — Неразумно убивать невинных животных, когда мы вполне можем прожить овощами. Это ненужная жестокость.
— Но вы рубите деревья, — сказал я. — А дерево живое. Оно дышит листьями, пьет корнями, у него есть кровь — сок, текущий по жилам, и кожа из коры. Мы знаем по плющу и чувствительным растениям, что растения могут даже думать. Откуда вам известно, что вы не причиняете более ужасную боль, когда рубите дерево топором?
Граф вздохнул и отвернулся.
— Может быть, это и так, — сказал он, — но я знаю, что овца менее чувствительна, чем человек, блоха менее чувствительна, чем овца, а дерево менее чувствительно, чем блоха. Я должен располагать свои действия пропорционально. Необходимо рубить дерево, но не обязательно убивать овцу.
После обеда, когда зажгли лампы в комнате, где кормились и славили Бога многие странники, мы собрались за круглым столом, где жена и дочери Толстого вязали теплые платки для крестьянок, а его трехлетний сынишка танцевал русский танец после того, как его отец решительно отказался играть с ним в «свои соседи». По одну сторону стола сидела графиня Толстая, величественная и красивая, по другую — граф; крупные черты его лица в тусклом свете казались отлитыми из бронзы. Снаружи метель раскачивала верхушки деревьев и наметала снег к избам. На лестнице скулила собака со сломанной лапой.
Именно тогда я услышал от графини о ее намерении получить аудиенцию у Александра III. Она надеялась смягчить суровость жестокой цензуры, оттолкнувшей ее мужа от художественного творчества. После я узнал, что ее обращение к императору было напрасным. Она просила его смягчить строгость цензоров, которые в своем слепом стремлении вытравить либерализм уничтожали все, что было великолепного и жизненного в сочинениях ее мужа. Графиня напомнила своему монарху, что Екатерина Великая прославила свое имя тем, что окружила себя великими писателями своего времени, вместо того чтобы отчуждать их от Двора32. Александр слушал красноречивую женщину, которая приехала из скромной Ясной Поляны, сильную в правоте своего дела и верившую, что ее просьба должна встретить великодушный отклик. Она забыла, что дух прогресса был погребен в могиле Александра II и что влияние Победоносцева33, духовно ограниченного обер-прокурора Святейшего Синода, на ум его преемника разрушило всю надежду на реформы. Император выслушал ее доводы, как слушал искренние просьбы Лорис-Меликова34 о конституционном правительстве, и решительно отказал в снисхождении. Не будет преувеличением сказать, что неудача, постигшая Толстого при издании последнего большого романа35, который он задумал, явилась следствием непреклонной позиции царя.
Обвиняющие Толстого в его слишком ревностном следовании догматам христианства должны познакомиться с окружающей его обстановкой, и тогда они смогут понять, как он пришел к своему теперешнему миропониманию. Он честный и здравомыслящий человек. Даже в самые горькие периоды своей суровой жизни он выглядел счастливым человеком. Не знакомый с этими фактами может сомневаться в том, что как бы ошибочен ни был его путь, он разбудил в мыслящем народе России понимание социальной, экономической и политической несправедливости, и его аскетическая жизнь была выражением постоянного протеста. Я рассказал историю его единения с православной церковью и отхода от нее, но это не все. Есть еще детали, которые должны помочь объяснить жизнь этого необыкновенного человека.
Когда мы разговаривали в этот вечер с Толстым, он сказал мне, что никогда не откажется от мысли, что физический труд есть долг, возложенный на каждого человека, и что он должен продолжать до своего последнего дня пахать в поле, тачать сапоги, что бы ни говорило «общество». Он проиллюстрировал свою теорию труда цитатой из Тимофея Михайловича Бондарева, русского крестьянина, запрещенная книга которого стала известна миру благодаря стараниям графа36: «Собери со всего света сокровища и отдай их за дитя, а оно не будет твоим, а как было чужое, так чужим тебе и останется. Чье же оно? Да той матери, которая его родила. Также и мужик: и он тоже может отказаться от хлебной работы, купить деньгами один фунт хлеба; а он как был чужой, так и будет чужим. Чей же он? Да того, кто его работал. Потому что как Богом положено: жене не должно прикрываться деньгами или какими-либо изворотами от рождения детей, так и муж должен для себя, и для жены, и для детей своими руками работать хлеб, а не прикрываться деньгами или другими изворотами, несмотря ни на какое достоинство».
Вот в этом и заключался секрет жизни Толстого — в любви и труде. Он писал четыре часа каждый день, но помимо этого еще занимался и физическим трудом. Он выходил работать среди угнетенных крестьян не только для того, чтобы проповедовать святость труда, но и для того, чтобы разделить с ними чувства удовлетворения и собственного достоинства от создания благ своими руками. Представьте себе Шекспира, Гете, Данте, Гюго или Теккерея, увлеченных таким делом на закате своей жизни!
Сквозь дымку лет, прошедших после моей поездки в Ясную Поляну, я оглядываюсь назад и вижу Толстого, читающего завещание Бондарева, как-будто оно было его собственным: «И похоронить меня прикажу я сыну своему не на кладбище, а на той земле, где мои руки хлеб работали, и, четверти на две не досыпавши песком или глиною, досыпь ее плодородною землею, а оставшуюся землю свези домой так чисто, чтобы и знаку не было, где гроб покоится, и таким же порядком продолжай на ней всякий год хлеб сеять. А со временем перейдет эта земля в другие руки и так же будут люди на моем гробе сеять хлеб до скончания века.
[Вот тут-то и сбудется речение: “да снидем в гроб, как пшеница созрелая, или как стог гумна вовремя связанный” (Иов 5.26)37.]
Этот мой памятник будет дороже ваших миллионных памятников, и о такой от века неслыханной новости будут люди пересказывать род родам до скончания века; да и многие из земледельцев сделают то же самое. А может статься, и из вас, именитых людей, кто-либо пожелает и прикажет похоронить себя на той земле, где люди хлеб сеют».
Местность вокруг Ясной Поляны суровая и пустынная. Мало что напоминает крестьянам о внешнем мире, кроме визитов посланников императорского правительства в поисках рекрутов для армии. Из поколения в поколение они живут, удаленные от изменчивых влияний современной цивилизации. Немногие из них понимают Толстого. Они знают, что он большой писатель, еще они слышали, будто император приказал ему жить в деревне, потому что он был защитником простого народа и не любил и осуждал аристократию. Но едва ли, мне кажется, они знают, с какой нежностью и состраданием он смотрит на них. И все же странники, которых кормят за его столом и которым дают приют под его крышей, разносят во все концы империи рассказы о доброте Толстого, а деревенский сапожник, который работает с ним бок о бок, говорит, что хотя граф и шьет плохие сапоги, он заставляет молодых людей гордиться тем, что они труженики.
После того, как был написан этот очерк, православная церковь официально отлучила графа Толстого38. Православное христианство отвергло человека, который пытался буквально следовать по стопам Христа. И все же, когда воинственные ханжи, которые вычеркнули его имя из списка христиан, превратятся в прах в забытых всеми могилах, пример и учение Льва Толстого пребудут живо в своем влиянии на мир.
* * *
В 1903 г. Джеймс Крилмен вновь посетил Толстого. О своем предстоящем визите он сообщил из Берлина в письме от 23 июня. В нем Крилмен писал:
«Дорогой граф!
Несколько лет уже прошло с тех пор, как я посетил вас в Ясной Поляне в качестве издателя39 «New York Herald». Теперь я еду в Россию как представитель газеты «World». Я бы желал вновь побывать у вас, если мне дозволено по-прежнему считать себя одним из паломников Ясной Поляны.
«Воскресение»40 произвело сильное и прекрасное впечатление в Америке, так как ваше мастерство столь же проникновенно и глубоко, как ваше учение. Мы все надеемся, что вы дадите миру новое грандиозное поучение в новом романе.
Завтра утром я выезжаю в Петербург, а вслед затем хочу направиться в Ясную Поляну.
Буду бесконечно признателен, если вы пришлете мне на адрес «Hotel de l’Europe» в С.-Петербурге разрешение посетить вас.
С наилучшими пожеланиями и искреннейшими приветствиями графине, позвольте мне заверить вас в своей преданности,
Джеймс Крилмен»41.
Письмо осталось без ответа. Тем не менее Джеймс Крилмен прибыл в Ясную Поляну и гостил у Толстого 24 и 25 июня. С.А.Толстая писала по поводу его приезда: «Сейчас приехал американец корреспондент и стало неловко жить на свете с сознанием, что всякое наше слово и движение будет описано и напечатано…»42 Софья Андреевна была, безусловно, права, однако прав был и Крилмен, прибывший в Ясную Поляну для того, чтобы рассказать американским читателям о своих новых беседах с Толстым. Эти беседы были напечатаны в газете «New York World» 9 августа 1903 г.43.
В статье Крилмен отметил изменения во внешнем виде Толстого, произошедшие после их встречи в 1891 г. «Суровое выражение, которое я наблюдал на лице мастера двенадцать лет тому назад, — писал Крилмен, — теперь исчезло. Глаза больше не загораются внезапным огнем, брови не сдвигаются сердито, предвещая вспышку гнева, — его лицо излучает спокойствие»44.
Во время беседы с Толстым речь шла как о самом писателе, так и об Америке.
« — Если я верю, что во мне есть искра божия, значит, я являюсь частью божества и знаю свое назначение в мироздании, сознаю свой долг перед всеми другими людьми. Если же я верю, что я — просто животное, я и жить буду, как животное, заботясь только о себе. Став истинным христианином, человек обретает такую центральную точку, откуда ему ясно все видно. Америка нуждается в великой вере. Истина сделает ваш народ свободным. Когда американцы перестанут считать целью жизни удовольствие, им не нужно будет столько денег. Ваши рабочие никогда не одержат победу в борьбе с капиталом при помощи рабочих союзов. На стороне капитала всегда будут правительство и армия»45.
Толстой поражал многих своих собеседников неожиданным ходом своих мыслей.
« — Гордиться своей страной дурно. А вот стыдится за свою страну — это хорошо. По-моему, американцы постоянно гордятся своей страной.
— А почему бы им не гордится? Как-никак, это страна, основанная на принципе равноправия.
— Это страна, поглощенная погоней за деньгами, — отметил Толстой»46.
После мучительного духовного кризиса Толстой в 1891 г. отказался от авторского гонорара за сочинения, написанные им после 1880 г., — случай уникальный в мировой практике. Писатель предоставил всем желающим печатать свои сочинения безвозмездно. Поэтому вопрос, заданный Крилменом, не был для Толстого новым.
« — Правда, что вы отказываетесь брать деньги за свои книги?
— Правда.
— Почему?
— Потому что я считаю, что ни один человек не обладает правом собственности.
— Но разве есть у вас моральное право лишать жену и детей дохода от вашего литературного труда?
Он снова повернулся ко мне и сказал с нетерпеливым жестом:
— Мне уже надоело объяснять всему свету, почему я так поступаю. Это религиозный принцип47.
Много внимания было уделено в американской печати отлучению писателя от церкви48, и во время беседы с Толстым Крилмен не мог удержаться от интересующего его вопроса.
«— Как подействовало на вас отлучение от церкви?
— Да никак. Я не придаю этому значения. Церковь давным-давно отреклась от христианства, как же ей было не отречься от христианина?49»
Однако настоящей сенсацией беседы Джеймса Крилмена с Толстым, напечатанной в газете «World», явились слова Толстого о грядущем упадке Америки. Автор «Войны и мира» вещал: «Америка утратила свою молодость У нее седеют волосы, выпадают зубы, наступает старческое одряхление. Вольтер сказал, что Франция загнила прежде, чем созрела, но что же тогда следует сказать о стране, чьи идеалы не пережили и одного поколения людей? Ваши эмерсоны, гаррисоны и уитьеры канули в прошлое. Ваша страна плодит одних только толстосумов. В годы до и после Гражданской войны духовная жизнь вашего народа расцветала и приносила плоды. Теперь же вы — жалкие материалисты»50.
Интервью Крилмена перепечатали многие газеты. Броские названия привлекали внимание: «Русский философ оплакивает падение американской морали», «Наша молодость прошла», «Наши идеалы пришли в упадок». В Ясную Поляну полетели письма американских корреспондентов. «Милостивый государь! — писал один из таких корреспондентов. — Я только что прочел отчет о вашей беседе с мистером Крилменом, представителем газеты “New York World”. Больше всего меня поразило ваше утверждение, что Соединенные Штаты отошли от своих идеалов. В значительной степени это — увы! — чистая правда! Тем не менее большинство нашего народа по-прежнему хранит верность идеалам Америки, и настанет день, когда это большинство отвергнет действия тех, кто увел нацию с правильного пути.
Прошу вас верить, что у вас много поклонников и сторонников в нашей стране. Имя Толстого для нас родное. Ваши произведения переживут вас»51.
Другой корреспондент сообщал: «Вы правы, милостивый государь, мы созрели преждевременно и теперь клонимся к упадку. Мы живем в разгуле богатства и роскоши и умрем от порочных излишеств»52.
В этом вихре откликов и суждений Крилмен не оставался совершенно бесстрастным. Он не во всем был согласен с Толстым. Но в одном из последних писем к великому художнику он говорил: «Я всегда буду считать вас величайшим из правдивейших людей»53.
1 The Forum. New York, 1890. Vol.10, №3. P.264.
2 Литературное наследство, М., 1965. Т.75. Кн.1. С.338
3 Tyler M.F. Tolstoy’s Novels // New Englender and Yale Review. New Haven, 1887. Vol.X, March. P.195.
4 Литературное наследство. М., 1965. Т.75. Кн.1. С.347.
5 Там же. С.347.
6 Houghton Ross C. Count Lyof Tolstoi // Methodist Review. New York, 1889. Vol.5. P.380.
7 Литературное наследство. М., 1965. Т.75. Кн.1. С.340.
8 In Honor of Tolstoy. A Dinner in Celebration of the Seventieth Birthday of the Russian Novelist and Reformer// The Critic. New York. Vol. XXXIII, old series, 1898. October. № 856. P.287.
9 Ibid. P.284.
10 Ibid. Р.288.
11 «Литературное наследство». М., 1965.Т.75. Кн.1. С.546.
12 Рукописный отдел Государственного музея Л.Н.Толстого. По-русски публикуется впервые.
13 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. В 90 т. М.;Л., 1928—1958. Т.65. С.267.
Леонила Фоминична Анненкова (1844—1914) — жена курского помещика и юриста Анненкова Константина Никаноровича (1842—1910), знакомая Толстого.
14 Там же. Т.52. С.376.
15 Николай Николаевич Страхов (1828—1896) — литературный критик и философ-идеалист, близкий друг Толстого
16 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т.65. С.276.
Томас Пейн (1737—1809) — политический и общественный деятель США и Великобритании. Его книга «Age of reason» («Век разума» — англ.), впервые изданная одновременно в США и Англии в 1794 г. выдержала много изданий. В 1891 г. она была издана в Нью-Йорке двумя издательствами.
В Яснополянской библиотеке Л.Н.Толстого книга Т.Пейна «Век разума» не числится.
17 Там же. Т.52. С.19.
18 Эмилий Диллон (1855—1933) — английский ученый-ориенталист, журналист и переводчик. Впервые приехал в Россию в1878 г. Окончил Харьковский университет, где в 1883 г. защитил диссертацию по сравнительному языкознанию и стал профессором (1883—1887). С конца 1880-х гг. специальный корреспондент лондонской газеты «Daily Telegraf». В 1890—1891 гг. переводил на английский язык сочинения Толстого — «Крейцерову сонату», «Семейное счастье», «Плоды просвещения» и др. Уехал на родину после 1915 г.
19 Рукописный отдел Государственного музея Л.Н.Толстого. По-русски публикуется впервые.
20 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т.65. С.271.
21 От древнеиндийского avatāra — «нисхождение», что означает нисхождение божества на землю, его воплощение в смертное существо ради «спасения мира», восстановления «закона» и «добродетели».
22 Беннет Джеймс Гордон (1841—1918) — владелец газеты «New York Herald».
23 Речь идет о романе «Декабристы», над которым Толстой работал в 1878—1879 гг., не завершив работу. В то время В.В.Стасов предоставил Толстому копию с собственноручной записки Николая I о церемониале казни декабристов.
24 Мф.5, 34-37.
25 Мф.5, 39.
26 Цитата из поэмы Теннисона (1809—1892) «Принцесса» (1847) дается в подстрочном переводе.
27 Иван (Ванечка) Толстой (1888—1895) — младший сын Л.Н.Толстого.
28 Татьяна Львовна Толстая (1864—1950).
29 Роберт Грин Ингерсолл (1833—1899) — американский политический деятель, юрист, оратор, агностик. Автор двух статей (1890) о Толстом — «Толстой и ”Крейцерова соната”» и «Христианство и любовь женщины. Полковник Ингерсолл о графе Толстом».
30 Томас Джефферсон (1748—1826) — американский государственный деятель, президент США (1801—1809). В Рукописном отделе Государственного музея Л.Н.Толстого хранится, сделанная рукою Толстого в 1891 г., запись легенды о человеке, черпавшем из моря воду. В конце приписка «Инд[ейская] сказка (из Джефферсона)». Впоследствии отрывки из сочинений Джефферсона Толстой включал в свои книги: «Круг чтения» (1904—1908), «На каждый день» (1906—1910), «Путь жизни» (1910).
31 Вероятно, эту цитату Толстой хотел включить в свой трактат «Царство божие внутри вас» (1890—1893).
32 Подробнее об этом см.: Толстая С.А. Дневники. М., 1978. Т.1. С.168-177.
33 Константин Петрович Победоносцев (1827—1907) — русский государственный деятель. В 1880—1905 гг. — обер-прокурор Синода. Автор текста «Определения Святейшего Синода… о графе Льве Толстом». Победоносцев послужил Толстому прототипом Топорова в романе «Воскресение».
34 Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1825—1888) — русский государственный деятель, в молодости участвовал в военных действиях против Шамиля, член Государственного Совета. 1880—1881 гг. — министр внутренних дел. Один из героев повести Толстого «Хаджи-Мурат».
35 Речь идет о романе «Воскресение» (1889—1899). Под словом «неудача» Крилмен имеет в виду значительные купюры, сделанные цензурой при публикации этого романа в журнале «Нива», а также в отдельном издании 1900 г.
36 Тимофей Михайлович Бондарев (1820—1898) — крестьянин-сектант, в 1867 г. сослан за свои убеждения в село Иудино Бейской волости Минусинского уезда Енисейской губернии, где открыл школу и учил детей в течение тридцати лет. В ссылке написал трактат «Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца». Толстой был знаком с этим сочинением и высоко его ценил. Бондарева он считал не только своим единомышленником, но и «учителем». Толстой посвятил Бондареву две статьи: предисловие к сочинению Бондарева, озаглавленное «Трудолюбие, или Торжество земледельца» (1886) и «О Т.М.Бондареве» (1895 г.) для «Критикобиографического словаря русскихъ писателей и ученых» С.А.Венгерова. В 1888 г. трактат Бондарева в сокращенном виде и свое предисловие Толстому удалось напечатать в газете «Русское дело». В 1890 г. сочинение Бондарева, по рекомендации Толстого, было издано во Франции. В том же году эта книга была переведена в Америке с французского. В России трактат в полном виде увидел свет лишь в 1906 г. Толстой поддерживал переписку с Бондаревым в продолжении тринадцати лет.
37 Пропущено Крилменом в тексте воспоминаний.
38 Отлучение Толстого от церкви было решением Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 г. Опубликовано в «Церковных Ведомостях при Святейшем Правительствующем Синоде» 24 февраля 1901 г.
39 Неточность перевода: Крилмен был не издателем, а редактором газеты «New York Herald».
40 Роман «Воскресение» до 1903 г., времени второго визита Дж.Крилмена в Ясную Поляну, выходил в Америке более десяти раз.
41 Литературное наследство. М., 1965. Т.75. Кн.1. С.429.
42 Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. М., 1959. С.126.
43 По-русски полностью интервью под названием «Лев Толстой беседует с Америкой» опубл. В.Я.Лакшиным в журнале «Иностранная литература» (1978. №8. С.230-236). Цитаты ниже приводятся по этому изданию.
44 Лев Толстой беседует с Америкой. С.232.
45 Там же. С.234.
46 Там же. С.235.
47 Там же.
48 См.: Count Tolstoi’s excommunication //The Outlook. New York, 1901. Vol.67. P.841-842; The Decree of Leo Tolstoi’s excommunication // Current literature. New York, 1901. Vol.31. P.232; Countess Tolstoi’s Protest // Public Opinion. New York, 1901. Vol.30. P.498.
49 Лев Толстой беседует с Америкой. С.235.
50 Там же. С.232.
51 Литературное наследство. М., 1965. Т.75. Кн.1. С.432.
52 Там же. С.433.
53 Там же. С.434.
Публикация, послесловие, перевод с английского и примечания В.А.Александрова
Лев Толстой. Ясная Поляна. 5 декабря 1903. Фото А.Л.Толстой
Титульный лист книги Дж.Крилмена «On the Great Highway». Бостон, 1901
Лев Толстой. Рисунок с портрета работы И.Е.Репина 1887 г. (вилы и лопата дорисованы в американском издании). Опубликован в журнале «The Review of Reviews American edition». New York, 1892. February. Vol.5. № 25. Р.40
Фронтиспис и титульный лист романа Л.Н.Толстого «Анна Каренина» (Лондон; Нью-Йорк, 1896)
Фронтиспис и титульный лист американского издания романа Л.Н.Толстого «Воскресение». 1900
Фронтиспис и титульный лист первого американского издания повести Л.Н.Толстого «Хаджи-Мурат». 1912
Джеймс Крилмен. Нью-Йорк. 1905
Папа Пий Х, Лев Толстой (1892), император Николай II. Иллюстрация из книги У.Брайяна «Under Other Flags» («Под чужими флагами». Лондон, 1904)
Лев Толстой с У.Брайяном-старшим (справа) и У.Брайяном-младшим (слева). Слева — переводчик Т.Суслов, справа — секретарь-стенограф М.Флин. Ясная Поляна. 5 декабря 1903. Фото А.Л.Толстой
Лев Толстой и Генри Джордж-младший. 5 июня 1909. Фото Мура. Опубликовано в журнале «The World’s Work». New York. 1902. Vol.41
Лев Толстой. Гравюра Р.Брайдена. Опубликована в журнале «The Critic». New York, 1902. Vol.41
Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство
Следващ постинг
Предишен постинг
Няма коментари
Вашето мнение
За да оставите коментар, моля влезте с вашето потребителско име и парола.
