Потребителски вход

Запомни ме | Регистрация
Постинг
02.09.2010 17:21 - За комуната "Живот и труд" в Сибир и Япония
Автор: tolstoist Категория: Политика   
Прочетен: 1342 Коментари: 0 Гласове:
0



ЯПОНЦЫ НЕ ТОЛЬКО ПРОЧИТАЛИ ЛЬВА ТОЛСТОГО, НО И "ПРОСЧИТАЛИ"
В канун 170-летия со дня рождения великого русского писателя в сибирском селении Тальжино высадился десант токийских ученых



Лохматый пес на короткой цепи хрипел, пытаясь дотянуться до нас. Бочком мы проскользнули в темные сени и поспешили зайти внутрь. Старый деревенский дом, построенный еще в 1938 году, состоял, как водится, из прихожей-кухонки, скромной комнаты и крохотного закутка за массивной печью.

- А вот и наша живая реликвия, Евдокия Авдеевна Бормотова, - добродушно сказал мой спутник, директор Новокузнецкой средней школы № 96 Борис Аронович Гросбейн.

Прямостатная старушка в белом платке лукаво улыбнулась: вот, мол, еще один "писатель", пожелавший узнать о толстовской коммуне. Каюсь, мелькнула мысль, что непросто будет беседовать с женщиной, которой нынче пошел восемьдесят пятый год, стал даже говорить погромче. И напрасно. Хозяйка обладала отменным слухом, а живости ее ума можно было просто позавидовать.

- Она нам, молодым, еще может фору дать, - зашла в дом с тазиком крупных спелых яблок дочь ветеранки. - На огороде как разойдется, так не поспеешь за ней... Угощайтесь. Свои. У нас тут умеют яблони прививать. Вон Иосиф, - кивнула женщина в сторону старшего брата Бориса Гросбейна, - в АТП начальником работает, а шибко большой мастер по яблоням. Вроде ребенком совсем был, когда коммуна существовала, а, наверно, что-то в душу запало...

Евдокия Авдеевна, до прихода дочери пытавшаяся по нашей просьбе вспомнить кое-какие детали из жизни коммунаров, не хотела, видно, сходить с поднятой в душе волны. "Ох, трудно нам жилось в коммуне, а хорошо, с радостью жили. Не то что после в колхозе..." Наговорившись, мы пожелали хозяйке справить как минимум столетие, и братья Гросбейны повели меня дальше по главной улице села Тальжино, что под боком у Новокузнецка. В их родовое, как они выражаются, имение. Оно являет собою огромный сад с огородом вперемежку и просторный, крепкий еще пятистенок. Жил здесь Арон Гросбейн, выходец из Белоруссии, истовый толстовец, покинувший наш мир почти в вековом возрасте. Сегодня в его доме расположен музей существовавшей неподалеку коммуны "Жизнь и труд", организованной Борисом Ароновичем.

Вообще-то коммуна эта не в Сибири возникла, а в Подмосковье. Там, в брошенном дворянском имении Шестаковка, некогда существовавшем в 15 верстах от первопрестольной, в начале двадцатых годов собралась группа людей, решивших стать на практике последователями учения Льва Толстого.

Как известно, в ряде своих работ великий русский писатель стремился показать современникам, как правильно нужно устроить жизнь на земле, чтобы были мир, взаимное согласие, братский труд и добрососедские отношения. Для этого, учил Лев Николаевич, нужно находить Бога не вне, а внутри себя, не противиться злу насилием, иметь нравственные тормоза, быть вегетарианцем и трезвенником, нужно постичь великие мудрости многих мудрецов мира. А чтобы всем этим овладеть, требуется много труда" мыслительного и физического. И, конечно, надобно решить для себя, что важнее - жизнь материальная или жизнь духовная?

Со школьной скамьи мы знаем, что граф Толстой, отдельным идеям которого присущ и утопизм, выбрал для себя последнее. Он отказался от благ аристократического круга, жил упрощенно, мяса не ел, ходил в зипуне, помогал страждущим... И писал, творил. Слово писателя стало магическим образом действовать на умы людей еще при его жизни. Тем не менее тогда у Льва Толстого нашлось немного последователей, да и те в основном были теоретики, что весьма огорчало обитателя Ясной Поляны. Толстовцы-практики, например, люди, отказавшиеся от службы в царской армии, люди, которые действительно перешли на крестьянский образ жизни, на основы "деятельного коммунизма", стали больше появляться в России уже после смерти Льва Николаевича. Поначалу разрозненные, эти люди со временем объединялись в различные сообщества, в том числе и сельхоз-коммуны.

Собравшиеся в Шестаковке москвичи, среди которых были такие сравнительно близкие к Льву Толстому люди, как Алексеев-сын и Мазурин-сын, стали заниматься земледелием и молочным животноводством, обзаводились неплохими сортами и породами, поставляли продукцию в московские больницы и вполне могли претендовать на звание ударников коммунистического труда. Но грянула коллективизация. В 1928 году партсоветские функционеры заявили: "Все! Ваша "Жизнь и труд" закрыта. Здесь будет колхоз".

К тому времени толстовские коммуны существовали также в Харьковской, Полтавской и Киевской губерниях, на Южном Урале и Северном Кавказе... Всюду коммунаров стали загонять в артели и колхозы. Но наемный труд и некоторые другие постулаты советского образа жизни шли супротив их принципов. Что делать? Как жить? На этой волне между последователями Льва Толстого из разных мест возникла интенсивная переписка. Настоящим штабом их консолидации стала московская квартира личного друга Льва Толстого В.Г. Черткова, к которому шестаковцы обратились за помощью.

Чертков посоветовал им воспользоваться политикой властей, поощрявших тогда переселение на незанятые земли в восточных районах страны. Борис Мазурин со товарищи пошли с прошением. Из сочувствия к толстовцам деятель Наркомзема, родственник писателя Вересаева, предложил им на выбор три места: близ Алма-Аты, Иркутская область и юг Западной Сибири. Первый поселок, благоухающий садами, они отвергли, потому как оттуда режим силой угнал куда-то людей. Второе место, лесоповал, было забраковано по причине непривычности к такому труду коммунаров-земледельцев. И лишь прибыв на берег Томи, в необжитый уголок под названием "участок Угольный", туда, где ныне расположены жилые поселки новокузнецких шахт "Абашевская" и "Зыряновская", увидев девственные воды реки, черноземные почвы и поросшие лесом южные склоны отрогов Кузнецкого Алатау, посланцы "упраздненной" коммуны "Жизнь и труд" с легким сердцем вернулись в Москву. Вскоре оттуда в Сталинск, как назывался тогда Новокузнецк, отбыла рабочая дружина, которой предстояло срубить несколько жилых избушек для шестаковцев.

Они отправились в избранную точку в 1930 году. Ехали в теплушках с семьями. С домашними животными. Со всем скарбом, включая немудреные сельхозорудия. Словом, навсегда. Принимали в коммуну, сохранившую шестаковское название, всех желающих. Бывших белых и красных, с юга и севера, крещеных и "нехристей", из города и деревни... В тридцать втором году в поселении проживало уже около полутора тысяч человек, включая детей. Прокормиться такой большой семье, не забивая скота (принцип "не убий!" особо чтился Львом Толстым), было крайне нелегко, но коммунары с энтузиазмом преодолевали трудности, работали не покладая рук, посылали бригады на заработки, совершенствовали свои познания в сельском хозяйстве. И постепенно лихолетье уходило в прошлое. В годы, когда на Украине люди десятками тысяч умирали от голода, коммунары вдоволь ели хлеб и даже поставляли отдельные продукты на воспетые Маяковским стройки города.

По воскресеньям толстовцы собирались в столовой, служившей клубом. Пели народные песни, книги читали, обсуждали прочитанное. Общались, радуясь свободе. Правда, постепенно центр их духовной жизни переместился в школу, где учили и воспитывали детей по системе, вытекающей из этического учения Льва Толстого. А школа была негосударственной и в отличие от государственных готовила не воинов Красной Армии, а пацифистов. Немудрено, что вскорости власти спохватились. Как так? У них под носом какая-то ячейка живет не по советским законам! Ничего не просят. Преуспели в зерноводстве. Получают самые ранние в Сибирском регионе овощи. Мясопоставками не занимаются...

- Хватали наших днем и ночью, - вспоминала Евдокия Авдеевна Бормотова. Репрессии, обрушившиеся первым делом на учителей-толстовцев, выкосили половину состава коммуны "Жизнь и труд". В 1938 году ее окончательно закрыли. Не расстрелянных и не сгноенных в ГУЛАГе людей принудили съехать с обжитого места в район нынешнего Тальжино. Дали даже средства на строительство домов, лишь бы работали за трудодни в колхозе... Но дело отцов-основателей коммуны не умерло. Потомок одного из них Борис Гросбейн выучился на учителя, вырос до директора школы и четыре года назад включился в эксперимент по возрождению толстовской педагогики, который проходит в ряде школ страны под научным руководством ученых музея-заповедника "Ясная Поляна" и Тульского института развития образования. А еще Борис Аронович стал собирать реликвии.

- Конечно, до настоящего музея еще далеко, - говорит он, показывая несколько доморощенных стендов и десяток-другой фотографий. - Многое разрозненно, лежит в более надежных местах. Что-то люди уже потеряли, еще больше раздали. Сюда из разных уголков страны всякие приезжали, в основном охотники за редкостями. Настоящих-то ценителей у нас раз-два и обчелся. Не умеем мы хранить свое духовное богатство. Не то что, к примеру, японцы... Борис Гросбейн еще не отошел от августовского визита ученых токийского университета Сева Дзеси. В программу обучения тамошних учащихся, студентов и аспирантов (университет включает в себя все ступени от детского сада до высшей школы) уже несколько десятилетий (!) входит очень многое из того, что связано с жизнью и деятельностью великого русского писателя.

- Для нас, - говорил в Новокузнецке заведующий университетским кабинетом Льва Тольстого Хиромаса Конами, - Лев Толстой не просто автор "Анны Карениной" и "Войны и мира", но и оригинальный мыслитель, философ. Прекрасно, что сохранились многие предметы быта, дневники коммунаров, их переписка, литературные опыты. Копии документов займут достойное место в токийском университете. После перевода на японский язык литературного и документального наследия оно получит научную оценку. И это, по всей видимости, будет сделано впервые, потому что в России до сегодняшнего дня, как нам известно, историей коммуны "Жизнь и труд" интересовались в основном репортеры.

Близкие к Гросбейну люди рассказывали мне, как японцы снимали некоторые вещи и рукописи (кое-что Борис Аронович никому пока не разрешает копировать) специальными фотоаппаратами. Чуть ли не с дрожью в руках от восторга. При виде отдельных реликвий, например, простого переселенческого билета руководитель делегации говорил не по-восточному прямо: "Предлагаю тысячу долларов". И очень огорчался, когда ему говорили, что ничего не продается.

Помню, один новокузнечанин, услышав об этом, восторгался: "Вот это японцы! На науку денег не жалеют!"

Борис Гросбейн на то поведал о других, в прошлые годы, встречах с учеными Страны восходящего солнца. Они интересовались и земледельчегкой практикой толстовцев, и их образом жизни, позволяющим достичь долголетия.

- Еще они как рассуждают? В материальной сфере Япония достигла высоких технологий. А в плане воспитания молодежи сделала шаг назад. Отчасти утрачено восточное уважение старшего поколения, алкоголь, наркотики... Японцы говорят, что общество встает перед необходимостью возрождения высокой нравственности. Без этого затруднен дальнейший прогресс. Мол, толстовские идеи, если их не фетишизировать, а творчески переосмысливать, помогут им быстрее вернуться к моральным истокам. Чисто японский рационализм...

Александр КОСВИНЦЕВ,
корр. "Труда".

Кемеровская область.

(Материал опубликован в газете "Кузнецкий край" 8 сентября 1998 года.) [30/09/2005]
































Тагове:   Япония,   Сибир,   труд,


Гласувай:
0



Няма коментари
Вашето мнение
За да оставите коментар, моля влезте с вашето потребителско име и парола.
Търсене

За този блог
Автор: tolstoist
Категория: Политика
Прочетен: 2070476
Постинги: 1631
Коментари: 412
Гласове: 1176
Календар
«  Март, 2024  
ПВСЧПСН
123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031